В голове Феликса словно что-то щелкнуло, и перед глазами побежали кадры воспоминаний. Деревенская гопота, которую занесло в поселок, не смогла пройти мимо парня, решившего проветриться от возлияний. Золотая молодежь всегда вызывала у гопоты охотничий азарт, особенно когда рядом больше никого нет… Яровой вспомнил блеск ножа в руке одного из туполицых уродов. Потом была чернота. И пробуждение в каком-то странном мире… А потом началась шизофрения. Было очень странно вспоминать реальность и свое к ней отношение. Вот его прокалывают несколькими острыми штырями, а он смеется, уверенный, что ему просто наносят супружескую татуировку. Вот новоявленная «супруга», а по факту хозяйка, со спокойной миной на лощеном лице отпиливает ему кисть левой руки, презрительно выговаривая за какую-то пустяковую провинность… А он уверен, что это просто милая ссора с женой-нагайной, не воспринимая самого факта физической расправы.
Феликс пораженно вскинул обе руки и уставился на пальцы — кисти на месте. Ему потом отрастили руку заново. Воспоминания хлынули бурным потоком. Последние события показали, с чего это Феликс очутился в зундоре, так называлось помещение для содержания зундов — животных, дающих нагам мясо и крепкие шкуры для выделки. Типа он высказал свое мнение о чем-то в неподобающих выражениях. Жена якобы отослала Ярового спать отдельно, напоследок треснув по затылку (на самом деле полоснув по спине кривым мечом). Милые бранятся — только тешатся…
Феликс пришел в неописуемое бешенство. Его взгляд остановился на рукояти топора с широким лезвием, воткнутого в один из столбов, поддерживающих крышу зундора. Мясницкое орудие магнитом притянуло взгляд и не отпускало. А в голове переломанного, не раз искалеченного гехая-эльфа, когда-то бывшего человеком, пульсировал болью гнев, от которого ломило виски.
Феликс встал на ноги и, пошатываясь, подошел к столбу, где вцепился обеими руками в топорище инструмента забоя хищных тварешек, испокон веков служивших нагам домашней скотиной. Сквозь узкие щели нескольких окошек в зундор проникали лучики серого света, а по крыше мерно тарабанили капли дождя, как и все десять лет, что Феликс провел под этим небом…
С хрустом лезвие покинуло деревянный столб, и топор потянул руки к загаженной земле. Исполосованное шрамами лицо Феликса скривилось в усмешке. Он прошептал:
— Пора нам наконец поздороваться по-настоящему, дорогая.
Копошившиеся рядом зунды настороженно вскинули головы и уставились на эльфа, а спустя долгую минуту тихими тенями разбежались от страшного гостя, провалявшегося рядом с ними всю ночь и почти весь день.