Его ладонь приблизилась к моему лицу, отчего меня чуть не вывернуло. Прилив вымораживающей ненависти охватил все тело. Огр же продолжил:
— Пей, или твоя нагайна умрет здесь и сейчас.
Один из молодых огров тут же вышел из круга и приставил острие копья к ложбинке меж грудей Лайсси, отчего та побледнела еще больше. Что-то похожее на отчаяние пронеслось в душе, но я знал, что никогда не сделаю того, чего от меня потребовали. Что-то в моем взгляде вызвало у огра довольную улыбку. Старейшина громко сказал:
— Твой выбор очевиден, черный. А вот умеешь ли ты принимать последствия своего выбора?
Он глянул на молодого огра, и копье с хрустом вошло в тело нагайны, показавшись из спины. Глаза зеленой змеедевушки застыли, а сама она ничком повисла на древке. Во мне все помертвело… Почему-то жизнь показалась пустой и никчемной. Я посмотрел в глаза огру и криво ухмыльнулся, обещая сердцем очень недолгий век. Старейшина склонил голову. А через миг я увидел живую Лайсси! Я растерянно сглотнул, поймав огромное облегчение. Огр сказал:
— Иллюзия жизни не всегда хороша. Но и не всегда плоха.
После чего выплеснул жижу из своей ладони мне под ноги. От новой волны вони захотелось блевать, что я попытался проделать. Из толпы огров раздался свист, а потом и насмешливые реплики:
— Не мужчина! Баба! Слабак!
Старейшина отступил от меня и громко обратился к своему племени:
— Пусть его тело встретится с грязью простой жизни!
Он вернулся к чану, зачерпнул еще порцию дряни, размахнулся и швырнул в меня. Вонючая масса влепилась в грудь, расплескав миазмы запахов и мерзко облепив кожу. Это было противно… Нет, даже ПРОТИВНО. Тошнотворно и мерзко до отвращения. Рвотные позывы сотрясли меня, а для круга случившееся послужило сигналом к действию. Каждый огр не преминул запустить лапу в дерьмо и швырнуть в меня порцию. О, этот запах! Это ощущение, когда тошнотная жижа прилипает к коже, к волосам, к лицу… Я бился на привязи, пытаясь сорваться с тотема, но узы оказались крепче стали. Издевательство продолжалось долго… Или недолго, не знаю, мне показалось, что всю оставшуюся жизнь. Когда все кончилось, не осталось ничего, кроме ЗАПАХА и пустоты внутри, наполненной отвращением к самому себе, к окружающим, к этим синим уродам, к их вождям, к жизни, к мерзкому нескончаемому дождю. Нет, дождь я полюбил еще больше! Потому что он медленно смывал с меня миазмы позорной экзекуции.
Потом я услышал звон металла. В круге огров по рукам заблестели ножи. Вождь выступил вперед и сказал:
— Кто не попадет в тотем, того отправлю чистить выгребную яму. До блеска.