– А у нас было не так. Не вино подносят, а зерном осыпают – для многочадия. Ну и перед тем не сидят вокруг кровати, отводят новобрачных в подклеть, одетых, а с невесты уже там подружки налобную ленту снимают – и только. Еще распоясать ее нужно, но это мать делает. Я дважды в подружках невесты ходила! – похвасталась она.
Удалось ли ей отвлечь подругу от тяжелых, как могильная плита, воспоминаний? Кажется, да, ибо во взгляде Башар мелькнул интерес.
– Это у вас почетно – быть подружкой?
– Это у всех почетно! Что ж мы, по-твоему, если не в замках живем, так и без понятий, какую семью уважать, какую красоту ценить?
– Ну не обижайся… Это для меня самой темный лес: дома меня-то по малолетству еще никуда не приглашали. Насчет красоты, конечно, не знаю, да и какая там красота в том возрасте, но вот семья была – поневоле уважишь…
– А когда молодые уже в подклети, но прежде чем нам всем уйти, – заторопилась Махпейкер, – новобрачная должна своего молодого мужа разуть. Вот она, уже распояской, преклоняет колени, а он садится на брачную кровать и ставит ноги на особую скамейку, поочередно: сначала правую – чтоб супруга первым делом вынула из-за голенища плеть, потом сапог сняла, – а затем левую, там уже за голенищем ничему быть не положено…
– Плеть-то для чего?
– Для семейной жизни, – c недоумением ответила Махпейкер, в эти мгновения так глубоко обернувшаяся прежней Настусей, девочкой из боснийской деревни, что искренне удивилась, как же можно не знать принятых у них в деревне свадебных обычаев. – Чтоб душа в душу до старости. Ее жениху дарит отец невесты: сразу по выходу из церкви. Ну и мать новобрачной потом в их подклеть розгу вносит, березовую, красной тесьмой перевитую. Не для немедленного применения, просто обряд такой… А у вас что, иначе?
И сама спохватилась. Ох, не надо бы снова возвращаться к этому «у вас»!
– У нас все одинаково, – сказала Башар голосом «бабушки Сафие». И улыбнулась. – У нас с тобой, таких, как мы сейчас есть. А теми, кем мы были раньше, нам все равно уже не быть никогда.
Улыбнулась снова. У Махпейкер разом на душе полегчало: та тяжелая плита, что не вовремя приподнялась вдруг над гробницей прошлой жизни, обрушилась где-то позади, далеко за их спинами. Страшно прогрохотала там, треснула, раскололась на несколько частей, но никого живого под собой не погребла.
И они снова двинулись вперед: из тени в тень, из лунного света в тень масляных ламп, по узорчатым квадратам мягко расстилающихся под ногами ковров.
Опочивальня шахзаде предстала перед ними внезапно. Они не очень хорошо представляли себе эту часть дворца, им обеим казалось, что надо будет за угол повернуть; но нет, коридор вдруг расширился, превратившись в подобие небольшого овального зала. И вот слева была дверь, а дверь тут могла быть только одна, поскольку спальни остальных сыновей султана находятся в ином крыле, это девочки знали точно.