Разгадка его ошарашила. Толстяк с видом записного пьянчуги оказался тем самым гениальным архитектором, человеком, о котором Виктор Серов отзывался с превеликим уважением. Вот только было похоже, что мастер Берг себя самого не уважает и не ценит. В отличие от фон Рихтера, который весь вечер хорохорился, раздувал щеки и приглаживал рыжие бакенбарды, рассказывая о своих научных достижениях. Достижения, несомненно, имелись, но были они в сфере, от настоящей науки далекой, в кабинетных интригах и стяжательстве. Любопытно, знает ли о том Злотников?
После ужина снова вернулись в гостиную, в которой, несмотря на жару, был зажжен камин. Наверное, для пущей атмосферности. Компания тут же разделилась на группы. Внимание Дмитрия и фон Рихтера занял Злотников. Капитан прикорнул в кресле, только на сей раз трубка его была зажжена. Мари о чем-то вполголоса беседовала с алхимиком. Мастер Берг с задумчивым видом смотрел в окно, за которым уже клубились густые сумерки, а Эмма Витольдовна села к клавесину, разбавляя напряженную тишину гостиной музыкой, от которой Дмитрию вдруг захотелось завыть в голос.
Они обсуждали детали предстоящей экспедиции, когда услышали детский крик, который перекрыл даже пронзительные звуки клавесина. В крике этом был страх и отчаяние. Мелодия оборвалась, Эмма Витольдовна обернулась. Смотрела она на Злотникова, и во взгляде ее был немой вопрос. Встрепенулся в своем кресле капитан, судорожно вцепился в подлокотники. Мари поморщилась, мученически закатила глаза к потолку и сжала ладонь алхимика, который в своей равнодушной неподвижности походил на статую. Во всяком случае, на его длинном угловатом лице не дрогнул ни единый мускул.
– Что это? – спросил фон Рихтер, нарушая воцарившуюся в комнате тишину.
– Это капризы. – Злотников улыбнулся, но улыбка его получалась натянутой. – Обычные детские капризы.
И лишь мастер Берг, казалось, не считал происходящее капризами. Он отвернулся от окна и внимательно посмотрел куда-то поверх плеча Дмитрия. Дмитрий не выдержал – оглянулся, но ничего необычного не заметил. За пределами гостиной царил сумрак, в дверном проеме никого не было. Вот только вдруг стало зябко, так зябко, что волосы на загривке встали дыбом. Или это не от холода, а от другого чувства, в котором он себе ни за что бы не признался?
– Вашего сына что-то напугало, Сергей Демидович, – сказал мастер Берг и налил себе еще шампанского. – На этом острове полно всякого… – Он не договорил, неопределенно махнул рукой и осушил доверху наполненный бокал.
– Эмма Витольдовна, прошу вас, разберитесь. – На архитектора Злотников глянул с неприязнью и так же неприязненно добавил: – Август Адамович, я ожидал, что в доме с такими толстыми стенами звукоизоляция будет получше.