Снова выныриваю из омута беспамятства.
…- Не получается… — кто заткнул мне уши ветошью? Плохо слышно! — Надо везти к Ульрику, в замок господина барона… жет и выживет…
Карлик в бедре беснуется, и я пытаюсь сказать, что не хочу к барону, и к Ульрику не хочу, кем бы он ни был. Хочу к волкам, или, на худой конец, чтоб добили, хоть поленом, но в получающееся сипение никто не пытается вслушиваться.
…- Вросло, похоже, и кровит, проклятая, не переставая…
Мне зажимают нос, и в рот вливается жидкость, приходится глотать. Ледяная горечь опускается в желудок, и карлик потихоньку начинает успокаиваться.
— Грузи осторожнее… Топор положи, нордман без него даже в кабак не ходил…
Конечно, не ходил! Это в родном борге можно все железо дома оставить, а тут хоть и привечают — но все же не дом отчий, я гарантирую это. Предки же ж велели правильно поступать в подобных случаях:
Муж не должен
хотя бы на миг
отходить от оружья;
ибо как знать,
когда на пути
копье пригодится *
Жалко, предки про глаза на затылке ничего не говорили. Придется отращивать, похоже, если жить буду.
Ну а топор — топор, это правильно. Если выживу и повезет встретиться с этими ельфами — обязательно их с ним познакомлю. А если не довезут, куда там они собирались, то хоть сдохну с оружием в руке. Валькирию за таким, конечно, не пришлют, но и из Чертогов Павших не погонят.
Надеюсь на это.
Телегу трясло на ухабистой дороге так, что я чуть не откинул копыта. Сил придавали лишь ощущение гладкой полированной рукояти под рукой, да поток матюгов, вырывавшийся из глубин моей души на особо высоких колдобинах, адресованных всем ушастым вместе, и двум ублюдкам в частности. Нехорошо, конечно, честному дренгу осквернять уста свои бранью (слишком часто), но у меня уважительная причина.
Ну и Одноглазого поминал, не без этого.
Я не просил Отца Битв унять боль или покарать врагов — с этим карл должен справляться сам. Болит — терпи, врага встречай железом, ибо так велел сам Бельверк, а значит это единственно правильно. Проиграл сегодня — отомстишь завтра, все в руках самого человека. И уж тем более не просил его сохранить мне жизнь: суровый владыка Севера не слышит таких молитв, нет, просил его дать мужества, и не отказать в месте за столом на вечном пиру, и в строю небесного хирда, когда настанет конец времен.
На ночевку снова угостили дурманящей дрянью, удалось хоть немного отдохнуть, а к следующему вечеру мы прибыли.
Собственно о прибытии меня уведомил поток жуткой вони, нахлынувший с порывом ветра, словно морская волна. Будто в поганую кадушку, многие дни неопорожняемую, вывалили отходы скотобойни, и выставили на солнышко дозревать. Батя рассказывал — такое иногда лилось со стен осаждаемых городов, и, по его словам, обычный воин, попавший под такой дождик, боевой дух и молодецкий задор терял надолго. Аромат был столь свиреп, что остатки дурмана из меня вышибло, словно ударом клевца. Даже настырный карлик в бедре на несколько мгновений угомонился, видимо, также сраженный наповал, что позволило мне, ухватившись за борт телеги, чуть приподняться и оглядеть окрестности.