Надо ли говорить, что «легендарный снежный северный единорог» шерсть свою прекрасно узнал, мельком подивившись прихотливости путей, что занесли тетиву, свитую оружейником борга, так далеко от покинутой мною родины. И, надо сказать, мучительно захотелось «волшебному зверю, что хитер и осторожен» как следует подковать тяжелым своим копытом «его милость» прямо в то место, которым баронский сын думает. Так лягнуть, чтобы об тот блин, в который сплющилась бы его задница, можно было бы заточить секиру.
— А обратно ее вернуть никак нельзя? — злобно проскрипел я, с трудом сдерживая возмущение (деньги-то не мои, в конце концов, однако мысль о том, что пиву, вырезке и девкам придется обойтись без меня, сокрушала мою душу и приводила в уныние).
— Ты что?! Это же настоящий клад для мастера лучного боя, которым я скоро стану — уж я-то знаю толк в луках и тетивах! С этим я посрамлю даже эльфийских стрелков!
…намотай ее себе лучше на… ухо.
Это мы решили навестить славный город Дорнмауэр, на самой границе графства Дорнхольм. Вообще-то в происшедшем немалая доля моей вины: на том, чтобы посетить большой город настоял я. Но в том, чтобы спустить огромные деньги на веревку моего умысла быть не могло! За две марки золотом я бы и сам надрал для друга волосьев, сам бы сплел тетиву, сам бы заклял. Но что уж теперь…
Денег осталось впритык. Немного меди было у меня, может чуть побольше пеннинга, если на наши деньги. Что-то оставалось у Уильяма, больше, конечно, чем у меня, но все равно слезы, по сравнению с двумя золотыми марками, отданными за проклятый шнурок для гульфика!
… Конь, уймись. Не твои деньги. Его Жопоголовость… То есть, Его Милость потратил их так, как хотел…
Мне оставалось только вздыхать про себя: портить другу удовольствие от покупки я не собирался. Пусть этот шнурок принесет ему удачу.
Пополнять припасы я отправился сам, забрав для этой цели ровно половину оставшихся у Уилла серебряных монет.
А именно — целых одну. Немного потертую, на одной ее стороне были коряво вычеканены непонятные мне символы, на другой — изображение бородатого мужика в короне — какого-то важного конунга, не иначе. Он был изображен в профиль, но с обоими глазами, однако, все равно красиво получился. Хотя, может это и не второй глаз, а отпечаток чьего-то жадного и острого зуба, проверявшего монету на подлинность так, как сейчас это делает на удивление тощий, как глиста, трактирщик в недорогой харчевне, куда я завалился за покупками.
Его Милость хотел пойти и купить все сам, но я убедил его как следует насладиться покупкой, испытать ее как следует, а сборы доверить мне. Дескать, мы, люди Севера, дети Всеотца, знаем толк в путешествиях и припасах. А то с Уильяма после сталось бы принести купленные на все оставшиеся деньги кувшин мутной воды (из источника Урд, да-да! из Гьяллархорна чутка пролилось, когда старина Мимир снова решил промочить глотку), и краюшку черствого хлебца (испеченного из смолотых в муку орешков с верхушки самого Иггдрасиля, тех, что уронила белка Рататоск! Правда-правда, достойнейший хозяин трактира ведь не мог соврать?).