– Обижаете, вашскородие. От нас даже муха б не улетела.
Я кивнул:
– Вижу. Благодарю за службу.
– Рад стараться, – вытянулся во фрунт он.
– Кто тут староста, ведаешь?
– Так точно. Дозволяете? – Дождавшись моего кивка, он выволок из толпы угрюмого бородача с косматыми бровями. – Это и есть тутошний староста, Акинфий.
– Всё так и есть? – спросил я.
– Лгать – Бога гневить. Правда сие: я староста, – Акинфий снял шапку, поклонился. – Пошто, господин хороший, народ согнал аки татарин какой?
– Раз согнал, значит, есть причина.
– Из-за барина, что ль?
– Из-за него. Был сегодня?
– Скрывать не стану, был. Токмо не верхом: на телеге его привезли всего изранетого. Встать не мог. Бабка-знахарка наша раны ему перевязала, травок и настоев всяких дала. Но то дело христианское. Какой-никакой, а всё барин.
– И ты ему помогал?
– А как же… должность такая. Надо сполнять. Других указаниев не имелось.
Он лукаво посмотрел на меня. Ну да, сомневаюсь, что кто-то мог предвидеть этот внезапный побег и заранее распорядиться о «встрече». Так что Акинфий в своём праве.
Я строго посмотрел на него и сказал:
– За это наказывать не стану.
Акинфий просиял. Я продолжил расспрос:
– Сколько с барином людей было?
– С дюжину наберётся. Они, как и вы, ещё приехать не успели, а уже по избам – шурх! Припас собрать, – Акинфий вздохнул. – Все анбары вымели.
– Так уж и все?
– Ну, кой-чего осталось. С голодухи не помрём, но и жирка не накопим.
– Заботливый, выходит, барин. Печётся о вас, – ехидно сказал я.
– Другого покуда нетути.
– Скажи, Акинфий, а пленника с собой у людишек твоего барина не было?
Старосте очень не хотелось отвечать на этот вопрос, но после убедительного тычка в спину от капрала, он выдавил:
– Везли с собой кого-то в рогожу завёрнутого. Мы заперва думали, что упокойник, но супруга моя слыхала будто стон из под той рогожи идёт. Может, померещилось, конечно, баба она и есть баба.
Мы с Иваном обменялись взглядами. Очень похоже на то, что Сапежский прихватил с собой воеводу. Таскает с собой как… ну хотя бы как страховочку. Может, ещё и выкуп попросит.
– А уехал потом куда?
Акинфий ссутулился, сделался меньше ростом.
– Да тут почитай одна дорога всем беглым: в леса они уходят. Тут они заповедные, нехоженные. Ежели проводника серед нас искать начнёшь, наперёд говорю: не сыщется такой. Уж прости, сударь.
– А коли я награду высокую объявлю? – спросил я, глядя в его глубоко запавшие глаза.
– Твоё дело, господин хороший. Токмо мне ответ известен: никто не согласится. Боится народ по тамошнему лесу шастать. Давно отучен. Хотя попробуй, конечно, авось и найдётся какой дурак, но я б на него не положился.