Большая часть описанных там событий происходит в недалёком альтернативном будущем (точная дата не называется, но несложно высчитать, что имеется в виду 2027 год). И будущее это совсем не радужно. На планете теперь обитают три вида человекоподобных существ: живые люди, восставшие (зомби, одержимые вечным голодом и пожирающие всё живое на своём пути) и собственно кваzи – возвысившиеся (бывшие восставшие, которые обрели разум и стали вегетарианцами).
Начинается книга с убийства – у себя в квартире погибает профессор-биохимик Виктор Аристархович Томилин. Причём погибает он аж дважды: сначала как живой человек, а затем, после отсечения головы, уже окончательно. И добивает его рассказчик – «дознаватель смертных дел» Денис Симонов, который ненавидит всякую нежить и имеет на это все основания. «Меня передёрнуло от омерзения – сероватые сгустки мозгов втягивались обратно в проломленный череп. Этого не могло быть, это противоречило человеческой физиологии, но мозги, будто черви, вползали обратно».
Часть книги посвящена установлению рабочих отношений между полицейскими напарниками – живым и кваzи; часть – попыткам поймать террористку, ловко заметающую следы; ещё часть – соперничеству между спецслужбами; несколько эпизодов – воспоминания о событиях сразу после катастрофы; отдельные линии – роман Дениса с экспертом Настей и его возможное родство с мальчиком Найдом; а в одной из глав сообщается даже о нововведениях в религиозной сфере: «Всем традиционным религиям случившееся десять лет назад подпортило карму. Трудно говорить про «чаю воскресения мертвых», когда ожившие покойники ходят вокруг и пытаются тебя сожрать. Невозможно обещать гурий в раю, когда мёртвому хочется гурий сожрать. И с сансарой как-то неудобно получается, разве что признать наш мир миром голодных духов.
Но человек – существо гибкое, а вера его ещё гибче».
Так что рецепт книги таков: в нём сосуществуют несколько жанров массовой литературы, но не перемешанных, как в миксере, а как бы уложенных слоями неравной толщины, наподобие селёдки под шубой. Сама катастрофа не прописана и не объяснена, автору она неинтересна. Что-то случилось – и вот вам последствия.
Язык Лукьяненко – почти везде серый и усреднённый, рутинный. Поэтому веет рутиной даже от самых лихих сюжетных поворотов. В романе это своего рода авторское кредо, но, увы, не слишком убедительное: «Но ведь даже в дни катастрофы жизнь продолжалась!
Карманники вытаскивали кошельки, пекари пекли хлеб, художники рисовали картины, строители строили – и не только заграждения и стены. Жизнь всегда продолжается».