Я стараюсь не наклонять голову в их сторону, чтобы не слушать, о чем они говорят. До меня доносятся какие-то слова о кораблях и о зимовье. Король приглашает Томаса сесть за стол и отужинать и тут же отсылает к столу Сеймуров блюдо с рагу из оленины, а потом пироги и бисквиты, и жаркое из кабана. Томас благодарно кланяется, сидя рядом со своим братом, и по-прежнему даже не смотрит в мою сторону. Я знаю об этом только потому, что, когда его глаза скользят по мне, я чувствую, как начинает гореть моя кожа, как при лихорадке. Мне даже не нужно видеть его взгляд – я его чувствую, словно мое тело знает само, словно он может касаться меня без прикосновений.
Но сегодня я холодна и спокойна и смотрю прямо перед собой, как и он, и наши взгляды скользят по самым разным предметам и лицам, но никогда не пересекаются друг с другом, словно мы никогда не вглядывались друг в друга, не сжимали друг друга в объятиях.
* * *
После обеда – бал-маскарад, по-новому, и танцоры выбирают себе партнеров из толпы. Я говорю, что не стану танцевать и буду рада остаться рядом с королем, что я и делаю, положив свою тонкую руку на его массивное плечо. Это позволяет мне избежать опасности оказаться в паре с Томасом. Не думаю, что выдержу близости к нему, прикосновения его рук. Я не смогу танцевать.
Король смотрит на танцоров, аплодирует некоторым из них. Он кладет руку мне на талию, а я смотрю прямо перед собою, на окна, где бледное зимнее солнце садится за деревья в саду.
Генрих опускает руку ниже и хлопает меня по ягодицам. Я не морщусь. Я не смотрю на Томаса. Мой взгляд устремлен в окно, и когда король отпускает меня и я могу отойти от него, я понимаю, что Томас уже ушел.
Дворец Хэмптон-корт
Зима 1546 года
Перед Новым годом Елизавета просит меня сопроводить ее к отцу, чтобы она могла подарить ему подарок. Вместе с принцессой Марией мы идем в приемную короля, где тот принимал придворных и раздавал подарки. Король почти всегда дарил кошели с деньгами, и рядом всегда был Энтони Денни, тактично оценивавший вес каждого из них для каждого из улыбающихся одариваемых.
Когда принцессы входят в комнату, пред ними все расступаются. Я кланяюсь Генриху и отступаю в сторону, чтобы Елизавета могла подойти к отцу сама. Я оглядываю комнату в поисках Томаса и замечаю его рядом с королем, уже с увесистым кошелем в руках. Он старательно не смотрит на меня, а я старательно не свожу глаз с Елизаветы.
– Ваше Величество, досточтимый отец, – произносит она звонким голосом. И когда тот улыбается ей, она переходит на латынь. – Я принесла вам рождественский подарок. Его нельзя счесть богатым с точки зрения мирского, но это настоящее сокровище с точки зрения духовности. Он ничего не стоит сам по себе; примите его из рук его создателя, потому что это я, ваша смиренная дочь, работала над этим переводом и этим экземпляром специально для вас. Но я знаю, что вы любите и почитаете его автора, и уважаете труд, и это внушает мне смелость вручить вам его. Вот он, – и она достает из-за спины написанный ею собственноручно экземпляр моего перевода молитв на латынь, французский и итальянский языки. Она подходит к отцу, низко кланяется и вручает подарок прямо ему в руки.