То, что он говорит, звучит так необычно и так отличается от всего того, чему нас учили, что перед тем, как открыть дискуссию, я встаю, чтобы проверить, закрыты ли двери и достаточно ли далеко от них стоят стражи. Проповедник, Питер Ласкомб, отстаивает свою точку зрения и развивает тезис о человеческом братстве.
– Здесь будет уместно понятие и сестринства тоже, – говорит он, улыбаясь мне, хотя его заявление вполне может быть истолковано как ересь. Он говорит, что в давние времена в Испании, когда там правили мусульмане, действовало правило: все, верующие в Бога, должны проявлять уважение к вероисповеданию окружающих, и этот пример достоин подражания. Врагами должны быть те, кто не верит в Бога и отказывается принять Его Слово: язычники или глупцы.
Когда приходит время расставаться, он берет меня за руку и кланяется. Я чувствую, как у меня между пальцами появляется сложенная вдвое бумажка.
Я отпускаю его без единого слова, а потом говорю фрейлинам, что ближайший час собираюсь посвятить занятиям и не хочу, чтобы меня отвлекали. Спрятавшись за толстыми томами, я разворачиваю бумажку и понимаю, что держу в руках записку Анны Эскью.
Я пишу, чтобы предупредить Вас. Ко мне пришел человек, представившийся служащим при Тайном совете, и стал спрашивать, когда я проповедовала Вам и принимаете ли Вы таинство хлебопреломления. Я никому ничего не скажу, не назову никаких имен. И никогда не назову Вашего имени.
А.
Я встаю из-за стола и подхожу к камину, который светом разгонял понемногу сгущавшиеся в комнате полуденные тени. Протянув к огню руки, будто для того, чтобы согреть их, я бросаю записку прямо на горящие поленья, и она превращается в пепел, едва их коснувшись. Меня знобит, и мне не унять дрожи в руках. Я не понимаю, что происходит. С одной стороны, родная дочь короля обещана лютеранину, с другой – традиционалисты явно набирают силы. Сеймуры удалены от двора, Томас Кранмер не выходит из дома, и, кроме меня, больше некому говорить королю о необходимости реформ. Мне страшно и одиноко, и я не понимаю, что означают все эти противоречивые знаки. Я не понимаю короля.
– У вас заболела рука от пера? – спрашивает Нэн. – Мы бы могли записывать ваши мысли под диктовку, если вам нужен помощник.
– Нет, нет, – говорю я. – У меня все в порядке, все хорошо.
* * *
Нэн вместе с фрейлинами уже ожидает меня, чтобы выходить в общие залы, и, когда я выхожу к ним из своей спальни в новом темно-красном платье, она подходит ко мне, делая вид, что поправляет на мне рубиновое колье, и шепчет:
– Лорд Эдвард Сеймур написал жене, будто в Европе ходят слухи о том, что король собирается расстаться с тобой. Он тебе что-нибудь говорил? Хоть что-то? Он когда-нибудь выражал свое недовольство тобою?