Обсидиановые глаза Чикахуа закрылись, и несколько секунд красотка молчала. Куохтли чуть крепче прижал её к себе, и ему показалось, что он ощущает, как тяжело и надрывно бьётся её сердце. Через аварийный скафандр такого, конечно, не услышать, но он был уверен, что дело тут не в звуке. Её душа испытывает боль, и он чувствует это. Просто чувствует. Чикахуа открыла глаза и безразличным тоном продолжила:
– В тот миг меня покинули последние силы и остатки терпения. Я решила, что мой час пришёл, напилась, влезла на крышу какой-то высотки, встала на самый край и собралась шагнуть со сто пятнадцатого этажа. Но сделать этот шаг оказалось совсем не так легко, как мне казалось. Я простояла там три часа, но так и не решилась. Я смотрела в бездну, на дне которой, словно термиты, копошились машины, пролетающие мимо аэромобили сигналили мне, их пилоты что-то кричали, но я не слышала. Я хотела шагнуть, но не могла. Сознание словно разделилось надвое, одно было моим, грязным, отчаявшимся и сломленным, оно твердило – шагай! У другой половины был голос отца, и оно ничего не требовало и не советовало. Оно почему-то читало мне выдержки из нашей незаконченной научной работы о Сияющих. Считается, что у Сияющих нет любви, и всё в супружеском союзе подчинено строгому расчёту и жёстким регламентам. Мы с отцом хотели показать, что это утверждение поверхностно и там всё совсем не просто. Я стояла на краю пропасти и слушала его голос, читающий легенду Сияющих о двух половинках единого целого и его собственное толкование расчёта их уравнения энергетического баланса супружеских пар… Прыгнуть я так и не смогла, стало ясно, что на самоубийство у меня не хватает сил. Потом появились спасатели, меня сняли с крыши и отправили в больницу в сопровождении эскорта из журналистов.
Чикахуа без всяких эмоций пожала плечами:
– Видео со мной в главной роли, стоящей на краю крыши небоскрёба, и последующий комментарий лечащего врача на тему депрессивного психоза, усугублённого алкоголизмом, стало последней каплей. Банкир негласно организовал развод, и меня тихо и без лишнего шума вышвырнули вон, предварительно напомнив обо всех подписанных бумагах и выплатив для гарантии отступных. Я вернулась в отцовскую квартиру и два дня просидела напротив бутылки, но впервые за год так к ней и не прикоснулась. Мне всё время слышался папин голос… И я решила, что должна закончить эту научную работу, как он хотел. За институт было уплачено, полученных отступных на поступление в аспирантуру хватало с лихвой. Если не транжирить, то вполне можно жить. Я спрятала бутылку, загрузила архив с отцовскими записями и принялась за работу.