Что тут поделать — это мы, русские.
Желание и нежелание быть хозяином
Теперь вопрос о самооценке русских крестьян. Они чрезвычайно гордились тем, что они полноправные хозяева, стремились быть хозяевами, даже к помянутым Энгельгардтом бездельным помещикам относились свысока. Никакая «умственная» работа не ценилась вовсе и за работу вообще не считалась. Вспоминаю рассказ о певце Шаляпине, который как-то после ресторана нанял извозчика, и тот его спросил, при каком барин деле? Я пою! — гордо ответил певец. Да мы все поем, — отмахнулся извозчик, — а дело-то у тебя какое?
Русский крестьянин со своим статусом хозяина презирал не только холуев, но даже батраков, Энгельгардт пишет, что само «слово “батрак” считается обидным». Вот это гордость от того, что ты хозяин, — это один колокол.
Второй. При всем стремлении быть хозяином у русских крестьян был категорический отказ иметь землю в частной собственности, а ведь, по рассуждениям ученых умников, невозможно быть хозяином без владения средством производства (в сельском хозяйстве — без земли в частной собственности). Энгельгардт констатирует:
«Многосемейные зажиточные крестьяне иногда садились на купленные земли, если это был отдельный хутор, и хозяйничали, занимаясь в то же время мелкой торговлей и маклачеством. Со временем из таких дворов крестьян-собственников образуются деревни, потому что дети, разделившись и построив отдельные дворы, землю оставят в общем владении и будут ею пользоваться пополосно. Такие отдельные хутора покупались преимущественно бывшими волостными старшинами, помещичьими бурмистрами и тому подобным людом, которому либеральные посредники и помещики сумели внушить понятие о собственности на землю, по крайней мере, настолько, что мужик с господами говорил о собственной земле. Я выражаюсь: “говорил с господами”, потому что у мужиков, даже самых нацивилизованных посредниками, все-таки остается там, где-то в мозгу, тайничок (по этому тайничку легко узнать, что он русский человек), из которого нет-нет, да и выскочит мужицкое понятие, что земля может быть только общинной собственностью. Что деревня, то есть все общество, может купить землю в вечность, это понимает каждый мужик, и купленную деревней землю никто не может отдать другой деревне, но чтобы землю, купленную каким-нибудь Егоренком, когда выйдет “Новое Положение” насчет земли, нельзя было отдать деревне, этого ни один мужик понять не может. Как бы мужик не был нацивилизован, думаю, будь он даже богатейший железнодорожный рядчик, но до тех пор, пока он русский мужик, — разумеется, и мужика можно так споить шампанским, что он получит немецкий облик и будет говорить немецкие речи, — у него останется в мозгу “тайничок”. Нужно только уметь открыть этот тайничок.