«Вилльям, – сказал я, – Эстер уже двадцать три. Пора спросить ее, какой судьбы она хотела бы для себя…»
В этот момент Винтерс покачал своей маленькой седой головой и сказал: «Эстер еще ребенок…»
«Вы находите?» – переспросил я. А потом добавил: «Вилльям, Вы тоже так думаете?»
Кэбот избегал моего взгляда. «Разумеется, мы обсудим с ней это», – сказал он неуверенно.
Я почувствовал, что за всем этим скрывалась некая тайна, некий тайный заговор, которому могло помешать мое стремление отвезти Эстер в Европу. Но только это могло уберечь ее от судьбы Сьюзан. «Могу я пожелать Эстер скорейшего выздоровления?» – поинтересовался я, надеясь таким образом все же поговорить с девушкой наедине.
«К сожалению, в таком состоянии она не может принимать посетителей…» – ответил Винтерс. Кэбот посмотрел на меня, будто бы извиняясь, но не смея перечить. Он не проговорил ни слова.
«Вилльям, – сказал я, – надеюсь, Вы достаточно хорошо все обдумали. Это одна из тех возможностей, упустив которую, приходится сожалеть до самого конца жизни…»
Я провел несколько дней в ожидании каких-либо новостей с Пятой авеню. На пятый день я самостоятельно телеграфировал Бильроту и Кохеру. Я поинтересовался, могли бы они в случае необходимости произвести удаление опухоли щитовидной железы и считают ли они, что это могло бы иметь положительный результат. Я хотел получить от них конкретное подтверждение, которое помогло бы мне убедить Кэбота. По истечении запрошенных Винтерсом восьми дней ни от Кэбота, ни от Эстер я не получил никаких известий. Зато два дня спустя пришел ответ профессора Кохера. В телеграмме он выражал готовность взяться за этот случай при условии, что сможет лично обследовать пациентку. Операция, на его взгляд, была необходима, и исход ее виделся ему успешным.
Следующим утром я получил письмо от Эстер:
«Мой отец рассказал, что Вы считаете операцию верным средством спасти меня. Доктор Винтерс расценивает это как покушение на убийство. Он втолковал моему отцу, что это было бы преступлением против меня и что мое состояние после еще более ухудшится. Но я не верю ему. Умоляю Вас, скажите, правда ли в Европе меня смогут вылечить или мне лучше оставить и эту надежду? Бурт передаст мне Ваш ответ».
Посыльный дожидался, пока я напишу несколько строк в ответ. К письму я приложил копию телеграммы Теодора Кохера. Я был убежден в своей правоте и считал необходимым ее отстаивать. На следующее утро меня ждали два письма: одно – от Кэбота, второе – от Винтерса. Оба были написаны днем раньше. «Из Ваших рассказов, – писал Кэбот, – я узнал, что хирурги могут вылечить чуть ли не от всех болезней. Но я не понимаю, как Вы могли умолчать об огромной опасности операций на щитовидной железе, единственно чтобы добиться Вашей цели. Я убежден в искренности Вашей веры в хирургию, но мне сложно простить Вам этот поступок. Доктор Винтерс напишет Вам об остальном. Сегодня я и Эстер уезжаем во Флориду. Теплый воздух наверняка пойдет ей на пользу и облегчит дыхание».