В дом № 59 по Квин-Энн-стрит, на котором помещалась именная табличка Говерса, нас впустил его помощник. Мы ожидали в холле клиники. Джексон обратил мое внимание на электрический свет и домашний телефон, которым тогда мало кто располагал. «Он сам смастерил его, – прошептал Джексон. – Еще он собирает разные виды мхов, как прочие люди марки».
Он внезапно умолк, так как в дверях появился бледный человек с острым лицом, мягкими, длинными волосами и квадратной бородкой. Джексон смотрел с сарказмом и прохладцей, тогда как эти глаза были холодны как лед, губы имели покровительственный изгиб, говоривший о самоуверенности и практичности. Его хрупкое тело скрывал элегантный фрак.
«Полагаю, – проронил он, – Вы желаете сопровождать меня на консультацию с сэром Уильямом. Сэр Уильям должен решить, стоит ли передавать больного доктору Хорсли. Но решение об операции остается за Хорсли».
«Я ничуть не сомневаюсь в том, как отреагирует Хорсли», – сказал Джексон. Затем он взглянул на меня и добавил: «Я хотел бы познакомить Вас с нашим коллегой из Соединенных Штатов, доктором Хартманом. Мы знаем друг друга уже много лет. Особенно его увлекает нейрохирургия. Я был бы Вам благодарен, если бы Вы рассказали доктору Хартману о своих пациентах. Сегодня, к сожалению, я сам не смогу этого сделать».
Взгляд Говерса устремился в мою сторону. «Вы интересуетесь неврологией?» – спросил он с плохо скрываемым недоверием. Было несложно догадаться, что он не испытывает ни малейшего желания ехать на консультацию со мной.
Я чувствовал, что он нашел простое объяснение моему глубокому интересу к развитию хирургии, которое его не в полной мере удовлетворяло. Мое так или иначе несколько необычное и авантюрное увлечение предметом, с позиции холодного и сухого человека, каким был он, разумеется, виделось лишь продолжением моей неутолимой жажды путешествий. Я упомянул, что дружу с Шарко и Вейром Митчеллом. А также хорошо знаком с сэром Уильямом Дженнером.
Казалось, мое последнее заявление несколько смягчило его. «Вот оно что», – произнес он со степенным удивлением, и затем добавил: «В таком случае я ничего не имею против вашего присутствия на консилиуме».
Экипаж ожидал нас снаружи. За все время поездки Говерс не произнес ни слова и не удостоил меня также ни единым взглядом. Наконец мы остановились у старого, но аккуратного дома на незнакомой мне улице. Одновременно с нашим с противоположной стороны к дому подъехал экипаж, запряженный парой необыкновенно красивых лошадей. Тогда Говерсу впервые пришлось разжать его презрительно искривленные губы. «Мой пациент – капитан Гилби, – прозвучал его неприветливый голос, – влиятельный офицер и коммерсант. Это его дом. Поскольку Вы хорошо знакомы с сэром Уильямом Дженнером, нет нужды рассказывать Вам о нем. Это экипаж сэра Уильяма».