«У вас очень хорошо получается, – уверяет Чейм, хотя, по-моему, из всех его учеников я самая старая и учусь медленнее всех. – Давайте попробуем еще раз… а вот здесь у нас ля», – ненавязчиво поправляет он.
Вот уже два года я учусь играть на пианино. Небольшой репертуар мелодий уже могу сыграть наизусть и каждую неделю проникаю на эту территорию чуть глубже. Большинство моих нот – адаптированные классические произведения. Я выбираю тему из Брамса или Дебюсси – извлеченную из цельного произведения красивую мелодическую линию.
«Давайте попробуем еще раз, – предлагает мистер Фрайберг. Он бесконечно терпелив, невзирая на все мои ошибки. – Вот эта нота должна быть чуть длиннее», – говорит он.
«Пожалуйста, сыграйте вы, а я послушаю», – прошу я. На слух я воспринимаю такие вещи лучше, чем зрением. Мистер Фрайберг играет, и тема звучит так, что просто дух захватывает.
Чейм Фрайберг не только учитель, но и композитор. Когда он хочет, чтобы я выучила новую последовательность, пишет мелодию как раз на те аккорды, которыми мне предстоит овладеть. Он записывает ее от руки на нелинованной бумаге. Ноты получаются крупные и неуклюжие. Иногда я думаю, что он специально так делает, чтобы мне было легче отыскать нужную ноту на клавишах. «Колыбельная для Джулии» – привязчивая мелодия, несущая на себе неуловимый отпечаток иудейской культуры: в этом она сродни самому мистеру Фрайбергу. Я играю «Колыбельную» и не могу поверить, что ее не играли сотни лет до меня. Но нет. Ее написали только что, вот прямо сейчас, специально для меня. Кто бы не мечтал о таком учителе?
Когда я наконец начала брать уроки фортепиано, мне было 54 года. Между 40 и 50 я твердила себе, что слишком стара для начинаний. А потом в один прекрасный день поняла, что год будет идти за годом независимо от того, научусь я играть на фортепиано или нет, и что я гораздо больше буду уважать себя, если стану самым старым новичком в мире, чем если останусь человеком, который сам перекрыл пути своей мечте. И начала искать учителя – такого, который сумел бы приспособиться к ученице моих лет, желающей учиться исключительно ради процесса, а не ради того, чтобы стать настоящей пианисткой. Я нашла объявление мистера Фрайберга, в котором он писал о своей любви к Бродвею и классике. Я тоже люблю и то и другое и потому решила, что мы можем друг другу подойти. Пока выходит, что я была права.
«У вас очень хорошо получается, – говорит мистер Фрайберг. – По-моему, вы далеко пойдете». И ему хочется верить! Я боготворю своего учителя, словно ребенок.