– Да вы меня не поняли. Буду говорить без обиняков, как привык. Мне требуется ваша поддержка. Вы должны написать, что в таком благородном и святом деле, как охрана окружающей среды, не может быть мелочей, а поэма Марка Волобдевского – моя то есть – представляется вам крепким камнем в фундаменте… – Марк не нашел подходящего продолжения метафоры. – Одним словом, чтобы поэму опубликовать, надо протолкнуть ее мимо меднолобых рутинеров от журналистики.
– А где она?
– Кто?
– Поэма эта, крепкий камень.
– Петр Иннокентьевич, была бы поддержка, как говорится. Буду с вами откровенен. Поэму написать не трудно. Гораздо труднее пробить брешь в чугунном заборе, огораживающем… – Марк вторично не сумел окончить фразу, смутился и махнул четвертый стаканчик.
– Вы–то почему не пьете, уважаемый Петр Иннокентьевич?
– Утро. Хотя, если желаете, за компанию разве…
Они чокнулись, Верховодов уже составил мнение о госте, не сказать, чтобы очень благоприятное. Юношу сжигала какая–то непонятная Верховодову страсть, проступившая алыми пятнами на его чистой коже. Правильные и дельные, хотя и напыщенные рассуждения его, Верховодов чувствовал, вступали в вопиющее противоречие с этой внутренней страстью. И пил он слишком торопливо и жадно. «Нет, – решил про себя Верховодов, – от этого мальчика надо держаться подальше. Этот поэт, пожалуй, так охранит природу, что одни колья останутся. А впрочем…»
Большой глоток наливки привел его в доброе расположение духа.
– Давайте так договоримся, – пошел он на компромисс. – Вы пришлете мне поэму, я прочитаю, – тогда продолжим разговор.
Марк Волобдевский встрепенулся, мысли его слегка мешались и сталкивались одна с другой подобно деревянным брусочкам в детской игре «Построй домик».
– Моя поэма – это набат, который пробудит от спячки Федулинск, – сказал он без ложной скромности. – Обещаю, что вы будете первый ее читатель… Вы мне нравитесь, Петр Иннокентьевич! У вас, я вижу, есть истинное чутье и вкус к поэтическому слову. Как надоели эти чинуши, эти подлые редакционные крысы, которые познают жизнь, глядя на нее из окон своих прокуренных кабинетов.
– Вы не любите газетчиков?
– Я их презираю и ненавижу!
Последнее откровение приятно задело чувствительную струнку в душе Верховодова. Он разлил остатки наливки.
– Выпьем за то, – чирикнул Марк Волобдевский, – что мы с вами вдвоем пройдем крестовым походом… Очистим от скверны наши леса и поля, очистительным вихрем наши слова пронесутся над головами… – в третий раз не подобрав соответствующего образа, поэт сник и с сожалением поглядел на пустой графинчик. В прихожей, прощаясь, Марк Волобдевский в приливе чувств попытался расцеловать упирающегося старика.