Самое ужасное – он не понимал, как относится к его любви Света Дорошевич. В конечном счете все зависело от этого. Если, позволяя ласкать и целовать себя, бегая к нему на свидания, она лишь забавляется с ним, упражняется в любовной науке, как с очередным временным ухажером – думать так у Миши были основания, – то он надеялся переломить себя, уйти, вырвать ее из сердца, излечиться способами, которые тоже во множестве предлагались в романах. Если же – великий боже! – она испытывает к нему то же, что и он к ней, тогда следовало йредпринимать какие– то быстрые и решительные шаги.
Никогда бы Миша Кремнев не поверил, что любовная горячка, эта сладкая болезнь, приносит мучения несравнимые ни с какой ранее им изведанной болью. Любовь к Светке Дорошевич повергла его в одиночество, какое испытывает человек, может быть, только перед лицом небытия. Родители, друзья стали ему чужими, скучными, порой ненавистными людьми. Обычные житейские соблазны – музыка, одежда, вкусная еда, чудесные книги, – стоили ровно столько, сколько стоит желтый песок в пустыне.
Сосущая сердце пиявка не отпускала свои мелкие острые зубки ни на секунду, мешала сосредоточиться на чем–то одном, хотя бы и на Светке, а иной раз кусала с такой силой, что он вскрикивал, стонал и просыпался посреди ночи.
Перед Светкой он бодрился, шутил с ней, наигрывая роль современного хиппового мальчика, для которого нет тайн в отношениях между мужчиной и женщиной. Интуиция подсказывала ему, что так и надо держаться, что это единственный путь к успеху. Подай ему Светка какой–нибудь добрый знак, он изменился бы в мгновение ока: затих, воспарил, успокоился и упал бы на колени – в грязь ли, в лужу, на твердый асфальт – там, где настиг бы его этот знак. Хороша ли она, умна ли, добра ли, порядочна ли – эти вопросы совсем не занимали его ум. Зато про себя он отлично понял то, что раньше жило в нем, как невероятное смутное предположение. Сам он был туп, неостроумен, некрасив – особенно с этими прыщами, – не умел правильно двигаться, ходил как–то боком. Была у него, конечно, надежда, что если бы Света подождала год–другой, потерпела, он сумел бы исправить все свои недостатки, поумнел бы, похорошел и, возможно, добился славы. И еще рост – вот что почему–то особенно его бесило. Эти проклятые метр семьдесят, по нынешним временам курам же на смех, рост приличный единственно для занятий наукой. На танцах с такими сантиметрами делать особенно нечего, потому что вряд ли выглядишь себе партнершу из–за спин настоящих высоких парней с каучуковыми бицепсами.