Зашуршала дверь, и со света в комнату втиснулся Егор.
– Папа, тебе не очень плохо, ты в состоянии выслушать меня?
– Да, сынок.
– Может быть, ты огорчишься – я собираюсь скоро уехать.
– Куда уехать?
– На стройку. В комитете комсомола нам обещали путевки. Может быть, на Байкал махнем.
Карнаухов не поинтересовался, кому это «нам».
– А как' же институт? Экзамены скоро.
– Папа, я знал, что ты это спросишь. Вообще, если ты захочешь, я останусь. Правда! Если я тебе нужен… Но самому мне надо уехать. Не хочу объяснять почему-^ поверь так. Надо!
•– Все–таки я бы предпочел объяснения.
– Хорошо. Попытаюсь, папа. В жизни нормального человека наступает момент, когда он должен остановиться и осознать себя, а не лететь сломя голову, куда его толкают, пусть даже люди, желающие ему добра. Инерция – закон физики. Для человека он не годится. Я хочу остановиться и подумать. Я понимаю, что это звучит тривиально, но других объяснений у меня нет.
В бесконечной тошнотворной усталости, которая накатывала на него со всех сторон, как океан накатывает на деревянную лодку, Карнаухов различил узенький просвет. Радуясь, что еще остался этот просвет, он возразил.
– Для того чтобы остановиться, необязательно уезжать. Езда – как раз новое движение.
– Да, верно. Но обязательно надо остаться одному. Дома это невозможно. Я не верю, что истина рождается в спорах. В словах и суете она ломает себе крылья и покрывается грязью сомнений. Истину ищут в полном одиночестве, папа. Я хочу осознать этот мир без подсказки.
– Подсказчики найдутся где угодно.
– Ты же понимаешь, что я имею в виду. Я имею в виду близких людей, которым не могу не верить.
Карнаухов перестал улавливать смысл разговора.
– Хорошо, Егор. Я подумаю о том, что ты сказал. Дай мне, пожалуйста, время. Немного времени. Видимо, и мне полезно, как ты говоришь, остановиться.
Егор неслышно покинул комнату. «Время, – подумал Николай Егорович. – Его запас иссякает. Как легкомысленно я его растратил. На что? Нет, было на что, конечно, было. И однако, какая короткая оказалась жизнь. Подходит срок прощаться, а я не имею права уйти. Бессовестно было бы сейчас уйти.
Надо продержаться. Сын сказал, что наступает момент, когда необходимо остановиться. Останавливался ли я когда–нибудь? Нет, не помню. Где там? Другие останавливали – это да. Бывало. А по собственной воле – где там. Вот она и мелькнула, жизнь, как вспышка. Напрасно, выходит, не останавливался… Но еще ведь не поздно, не может так быть, чтобы поздно. Я все поправлю, только отдохну немного. Только полежу часик–другой, а потом встану…»