– Снегурочка, вы опытный, умудренный и так далее человек. Объясните, почему так бывает? Один человек увидит другого и сразу испытывает к нему неприязнь. Он же меня возненавидел с первого взгляда! Да и взгляда–то не было.
– Свою работу он ненавидит, не тепя, – точно ответил Эрнст Львович. – У нас в ателье, ты же знаешь, некоторые напрасываются на клиента, словно это их злейший заклятый враг и вымогатель. Я тумал нат этим, Света. Если уж кто не люпит свою рапоту, он и лютей не люпит, которые его застают за рапотой. В труком месте такой человек топрый, а на рапоте злой, даже опасный.
– Верно. Вы умница, Снегурочка. Теперь я опять буду называть вас по имени–отчеству. Хотите?
Осчастливленный Эрнст Львович кивнул с облегчением. Ему не нравилось быть Снегурочкой. Света перестала озираться по сторонам, а то бы она давно заметила, что за одним из столиков сидит, опрокидывая рюмку за рюмкой, отвергнутый и забытый страдалец Миша Кремнев. Он пришел в ресторан с полчаса тому назад, заказал котлету и бутылку «Фетяски», которую наполовину уже осушил. Ресторан был набит битком, ему пришлось подсесть за неудобный угловой столик к пожилому мужчине с испитым, изъеденным оспой лицом, на котором двумя перископами торчали выпуклые, налитые кровью глаза. Мужчина, неопрятный, с жилистыми, удивительно длинными и какими–то ерзающими руками производил отталкивающее впечатление, тем более что перед ним стоял графинчик с водкой, тарелочка с нарезанными мелко солеными огурчиками, и больше ничего. Увидев стоящего в растерянности посреди переполненного зала Мишу, мужчина сам пригласил его, вскочил и приветливо замахал рукой, при этом лицо его осталось сосредоточенным и отрешенным. «Алкаш, пропащий!» – подумал Миша, но ошибся. Мужчина сказал вполне трезвым, дребезжащим на низких нотах голосом, словно прочитал Мишину нелестную для себя характеристику.
– Язва у меня. Водочки немного могу себе позволить с пенсии, а закусывать – ни–ни! Враз скрутит. Вот огурчики – туда–сюда! Это ничего, полезно даже. Натуральный продукт.
Мужчина, видимо, истосковался в одиночестве, ему не терпелось поболтать, но он терпеливо– ждал, пока
Мише принесли вино, пока он себе налил и выпил. Только после этого спросил:
– Вы рыбак?
– Не очень, – Миша не удивился, он был теперь там, за столиком у оркестра, и все чувства его были там, не здесь.
– Я вижу, что не рыбак. Вижу. А я ловлю. В речке ловлю, – сосед с глазами–перископами каждую фразу выделял многозначительным интервалом, давая слушателю возможность над каждой подразмыслить. – В нашей речке в Верейке. Да. Шесть лет ловлю, как на пенсию вышел. Бычков ловлю. Во – с палец… Там и карась есть, но его трудно взять. А бычка я беру. Да. Карась есть, но мелкий. Во – с палец. Поймал я давеча пять штук… Двух отправил обратно в реку. А трех хозяйка обжарила… Мелкие… Пососешь – они сладкие. Да… Сладкие, но мелкие. А так сладкие – пососать, как конфету. Не умею консервы делать. Надо делать консервы. Из карасей. Бычок тоже годится для консервов… Бычка я где хошь возьму. Сижу на речке, один спрашивает, рыба тут есть? Рыба, спрашивает, есть? Я ему говорю, а ты покажи, где ее нету. Покажи! Я тебе три рубля дам, покажи, где нету. Я туда пойду и возьму бычка. Где его нету, а я возьму, – рыбак гневно поводил перископами. С непривычки к вину быстро окосевший Миша слушал как завороженный.