Это было слишком мелкое событие в сравнении с тем, что он переживал теперешним летом. Мир в самом деле изменился в его представлении, он различал в прежде привычно ясном и праздничном мелькании дней и событий некие уродливые и пугающие черты. Словно он пировал с друзьями, шутил и веселился, и вдруг из–за кустов выглянуло чужое, мерзкое рыло. Выглянуло, подло мигнуло и спряталось.
Карнаухов сказал Наташе правду, все началось с того момента, когда он стороной узнал, что его отца собираются проводить на пенсию. Нежно привязанный к отцу, он видел незаметное другим, видел, как сильный, умный человек в короткий срок постарел, обрюзг, ссутулился и начал разговаривать осевшим, мнимо бодрым пустым голосом, будто извиняясь и прощаясь.
Что–то перекосилось в сознании Егора, и теперь многие вещи, не имеющие никакого отношения к отцу, он видел ожесточенными, затуманенными глазами. Взять, к примеру, вот этого жирного Эрнста Львовича. Как возможно, что он ходит петушиными кругами около Светки Дорошевич, девочки с хохочущим ртом, ' которую Егор отлично помнил в форменном платьице, тискающую руки от чудовищного смятения по поводу посаженной в тетрадке кляксы. Разве она уже женщина? Нет, она прежний наивный и смешной, лукавый подросток. Но ведь она сама поглядывает на Эрнста Львовича взглядом, в котором мелькает далеко не детское выражение вызова и обещания. Что это? Как понять? Подло, дико, но существует, – вот оно перед ним. Истинная чистота, не стыдясь, исполняет таинственный любовный танец перед пожилым, волосатым существом. Зачем? Для какого неведомого смысла?
Егор утомился и поплыл к берегу. Эрнст Львовичи девочки сидели в такси.
– Карнаухов! – крикнула Света, подруга школьных дней. – Давай побыстрей, а то на счетчике шесть рублей настукало.
«Деньги не твои пока, – хотел сказать Егор. – Рано тебе их считать».
Но не сказал, не спеша оделся, забрался на заднее сиденье, рядом с Наташей. Гарова, бледная, глядела в сторону.
– Извини, – шепнул ей Карнаухов. – Я тебе не хотел хамить. Так вышло.
– Я понимаю, – сказала Наташа. – Мне не надо было рассуждать про твоего отца. Я сделала тебе больно.
– Да, не надо было.
– Нет.
– Мне кажется, Гена работает с твоим папой.
Егора раздражало, что их разговор слушает Эрнст Львович.
– Ну и что?
Наташа произнесла на тихом дыхании, готовая оборвать себя на полуслове.
– Это такой человек, который может помочь. Хочешь, я его попрошу? Он мне не откажет.
– Ты девочка, Натали. Попросить можно достать джинсы. О таких делах никто никого не просит. Оставим это. Ерунда. Забудь.