Я вздрогнула, крепко зажмурилась. Тут же распахнула глаза – наваждение не пропало. Меня пробрала крупная дрожь.
До этого момента я слепо надеялась, что больше никогда не вспомню этот день.
Но разве можно забыть свой первый круг ада?
Двери резко скрипнули и в комнату вошла девочка. Она была в джинсах прямого покроя и тенниске на размер больше. Черные волосы туго заплетены в косу, янтарные глаза пылали гневом такой силы, что мурашки прошли по моему позвоночнику. Девочка с разбегу плюхнулась на кровать, зарывшись носом в подушку, и горько зарыдала.
Я должна была отпрыгнуть или упасть, откинутая реакцией матраса на ее прыжок. На узкой кровати для нас двоих было слишком мало места. Вместо этого серебряная нить заструилась из моих пальцев, касаясь кожи девочки.
Меня тянуло в нее с неимоверной силой.
– Нет! Пожалуйста! – закричала я перед тем, как блеснула молния и мое же почти семнадцатилетнее тело втянуло в себя то, чем я сейчас являлась.
***
Каждый раз, когда я начинала думать о том, что произойдет этой ночью – тошнота подступала к горлу. Горькая слюна наполняла рот, и мне приходилось часто сглатывать, чтобы побороть желание выплеснуть содержимое желудка на пол.
Я облизывала губы. Впивалась ногтями в ладони до тех пор, пока боль не притуплялась отвращением. За последний час я делала это настолько часто, что теперь мои ладони были покрыты множеством бурых бороздочек-ранок, которые не успевали затягиваться. Они не болели, нет. Они ныли.
Настоящая боль разрослась в груди. Она опаляла мое сердце, облизывала грудь и гуляла по позвоночнику. Раньше, еще в детдоме, я думала, что знаю цену боли, но ошиблась.
Сейчас в миллион раз больнее.
Отчего?
Наверное, потому что в детдоме я не позволяла себе мечтать или надеяться на лучшее, после того, как Артем ушел и больше не вернулся. Я закрылась, терпела и жила лишь мыслью поскорее убить эти треклятые четыре года. Ведь именно они и высокий забор интерната отделяли меня от свободы.
Так жить было просто. Я привыкла. Человек ведь ко всему привыкает: к кислой перловой каше, постоянному голоду, насмешкам, побоям… А особенно если ты не знаешь с чем сравнить, просто не понимаешь того, что могло быть лучше этого.
Жилось просто до того момента, пока не появился он.
Отец.
Быть забранным из интерната в приемную семью считалось огромной удачей. А получить опекуна в пятнадцать и вовсе воспринялось как восьмое чудо света. Не знаю, чем я заслужила такую милость, но отец пришел за мной.
Высокий, плечистый мужчина с редкой бородкой и светлым взглядом был мне никем. Я его не помнила и уж тем более ничего не чувствовала. Он же упрямо добивался опекунства, документы были собраны как-то слишком быстро. Через две недели после того первого дня, как он пришел за мной в интернат, я официально считалась его дочерью.