И эти дикие россказни повторялись даже среди образованных язычников с крайним упорством: Афиногор, Юстин и Татиан должны были точно так же защищать христиан против взводившихся на них обвинений в безбожии, в кровосмешении и в людоедстве.
Ту участь, которую своевременно претерпевали христиане среди римских язычников, пришлось испытать и еретикам в среде римских католиков. Главным противником римского католицизма с XI по XIII столетие являлось еретическое учение катаров. Катары были дуалисты, глядевшие на весь материальный мир как на царство духа тьмы, который хитростью заточил туда искры божества – бессмертные человеческие души. В сознании массы правоверных католиков это преломлялось в том виде, что катары истинным своим повелителем признавали не Бога, а сатану. Считая плоть нечистой, катары отвергали святость брака. Полное человеческое совершенство для них лежало в строжайшем целомудрии. Отсюда вывод массы, что катары, презирая брак, проповедуют распутство. В несложной обрядности катаров на первом месте стояло духовное крещение (consolamentum), переводившее человека из разряда ищущих в разряд «совершенных». На голову вновь принимаемого члена один из старших «совершенных» в молитвенном собрании возлагал руки, затем над ним читалась первая глава Евангелия от Иоанна, после чего ему давался поцелуй мира. В воображении правоверных католиков этим поцелуем всякий вступавший в секту катаров обменивался с самим сатаной: для них это был тот самый поцелуй, которым во многих местностях Европы принято было скреплять homagium – известный уже нам термин для присяги, делавшей ленника «человеком» нового господина. Отвергая все католические таинства, катары удержали, однако, обряд благословения хлебов. Такой благословенный хлеб они брали с собой, пускаясь в дорогу. Им они всячески старались снабжать во время гонения братьев, которым приходилось бежать на далекую чужбину. Существовало даже мнение, что если брату приходится умирать, не сподобившись принять духовного крещения, то этот хлеб может считаться заменою consolamentum. Хлеб этот в рассказах про катаров обращается в волшебный порошок, который катары носят при себе, употребляя вместо причастия: и кто его попробует, тот неизбежно впадает в ересь. О том же, как готовился подобный порошок, лучше всего послушать монаха Павла Шартрского, писавшего в конце XII века на основании свидетельств «очевидцев».
Ночью с фонарями в руках они собирались в доме одного из своих и наподобие литании выкликали имена демонов, пока вдруг демон не спускался к ним в виде какого-нибудь животного. Как только появлялось это видение, все светочи тушились, и каждый торопливо хватал первую под руку попавшуюся женщину, чтобы совершить с ней грех. Была то мать, или сестра, или монахиня – им это было не только все равно, но святость и монашество делали даже грех гораздо слаще. Младенец, явившийся на свет от такого непотребства, на восьмой день в их собрании и по языческому обычаю делался жертвой очистительного огня: разведя огромное пламя, они на нем опаливали ребенка. Пепел его собирался и сохранялся ими с таким же благоговением, с каким у христиан сохраняются Св. Дары, назначенные для напутствия отходящим из этой жизни. И в этом порошке была такая сила дьявольского обмана, что кто из этой секты его хотя бы раз попробовал немножко, тому уж невозможно было никогда возвратиться умом своим на путь истинной веры.