При виде ее неестественно вывернутой головы меня захлестнул холод. Старая женщина с гладкой белой головой и выпученными блестящими глазами… Больше всего она напоминала личинку мухи, озабоченную пропитанием. Она не выглядела человеком в это мгновение.
И я не выдержала. Меня будто подбросила какая-то сила. Я не успела ничего сообразить — только почувствовала, как хлещет по ногам выше колена сырая от росы трава, ветер свистит в ушах, и я бегу изо всех сил, рыдая и всхлипывая. В темноте — к мосту. Мне ничего больше не нужно здесь. Я хочу уйти! Хочу… ЖИТЬ.
Только эта мысль стучала в голове, только это желание жаркой волной плескалось в сердце, бешено прыгавшем в груди.
С каждым шагом вокруг делалось светлее. Когда я вбежала на мост — черное зеркало реки поплыло подо мной — и в небе вспыхнуло солнце. Потом еще одно. И еще.
За мостом был день. Там я увидела лес и запыленную автомобильную трассу. Не оглядываясь, я прошагала по пустынной дороге примерно с километр.
На повороте у ржавого обвалившегося указателя меня подобрал рейсовый автобус. Какие-то люди одолжили куртку и деньги на проезд. Меня расспрашивали, но я только плакала и ничего не отвечала: меня колотило от ужаса.
Оказавшись у порога своего дома — в серой многоэтажке на улице Белобородова, в Мытищах, я почувствовала, что страх отпускает.
Я позвонила в дверь. Мне открыла мама. И сразу заплакала:
— Сонечка! Родная!
Она кинулась обнимать меня. На мамин крик прибежал отец. Увидев меня, побледнел, покраснел. Схватил меня в охапку, прижал к себе, так что ребра хрустнули.
— Где ты была? Столько времени пропадала!
— То есть как это, где была? Вы же сами меня к бабушке в деревню отправили? — удивилась я.
Руки отца, обнимающие меня, похолодели. А мама странным дрожащим голосом сказала:
— Сонечка… Родненькая. Да ведь обе твои бабушки еще до твоего рождения умерли.
* * *
Чуть успокоившись, родители рассказали мне, что перед тем, как исчезнуть на месяц, я уехала с тремя своими подругами кататься на велосипедах.
Мы хотели добраться до заброшенной дороги, ведущей к бывшему, давно разрушенному детскому санаторию — это всего несколько километров вдоль Щелковского шоссе.
Папа предостерегал нас, что дорога там очень плохая.
— Об этой дороге даже слухи нехорошие ходят: мол, люди там пропадают. Только это неудивительно. Никто ж ее не ремонтирует. Там одни ямы, и лесом все зарастает. А хуже всего тамошний мост, — говорил отец. — Опоры старые, бетон в них крошится, того гляди, рухнет. Не вздумайте туда соваться! Если уж неймется — прокатитесь до него, но дальше не лезьте.