– Жоан Серра де Льяфранк и его супруга Анна Роч де Серра… – Фелип сделал паузу и сглотнул слюну. Молчание площади стало угрожающим, – приговариваются к сожжению живыми на костре в Эль Каньет за проповедуемую ими ересь, за пренебрежение к святой инквизиции и за печатание и продажу запрещенных книг!
Анна и Жоан обнялись, в толпе раздались возмущенные возгласы, а еле слышные одобрительные хлопки тут же потонули в гневных криках и шиканье. Несколько брошенных камней со стуком ударились о помост инквизиции; по приказу капитана копьеносцы взяли копья наперевес, арбалетчики зарядили свое оружие, и двое из них выстрелили в воздух. Значительное число зрителей разбежались, в ужасе покинув площадь, но ни один из Элоев даже не шевельнулся.
Фелип, как дознаватель инквизиции, передал осужденных капитану королевских войск для приведения приговора в исполнение. Лицо военного было бледным. Он дал знак, и еще несколько отрядов вступили на площадь, чтобы поддержать своих товарищей. По приказу капитана копьеносцы начали вытеснять Элоев, которые отказывались уходить с площади. Когда площадь наконец очистилась, был отдан приказ началу выхода процессии. Она состояла из босых монахов со штандартами и крестом инквизиции, осужденных, связанных между собой веревкой на шее, инквизиторов, государственных чиновников, солдат, несших хворост для разжигания костра, зловещих членов братства Смерти и практически из полноценного войска, готового подавить любую выходку толпы. Под бой барабанов, пронзительно оповещавших о смерти, солдаты расчищали путь, расталкивая собравшееся простонародье, сжимали кольцо вокруг осужденных и шли в хвосте процессии. Шествие направилось в сторону ворот Святого Даниэля. А оттуда путь лежал в Эль Каньет – к позорнейшей из смертей.
Жоан, босой, с большой восковой свечой в руках и веревкой на шее, медленно шел за Анной. Звон соборных колоколов приобрел особый погребальный оттенок – печальный, размеренный, проникающий до глубины души. Жоан знал, что это был Габриэль, ушедший с площади, чтобы попрощаться с ним так, как умел только он, и слезы навернулись ему на глаза. Но не только Жоана тронули до глубины души эти звуки: вложенные в бронзовые колокола чувства его брата проникали в сердца людей. Кто-то крикнул: «Долой инквизицию!», и многие поддержали его; крики повторились, а потом началась толкотня, несколько камней было брошено в сторону монахов. Что-то неумолимо менялось: оскорбления сыпались не на осужденных, как это обычно бывало, а на священнослужителей.
Процессия продолжила свой путь бесчестья – по улице Бория, но уже торопливо, почти бегом. Солдаты тычками подталкивали осужденных, а монахи и представители городских властей ускорили шаг настолько, насколько могли. Никто уже не обращал внимания на такт, задаваемый барабанным боем, а монахи-доминиканцы с опущенными на лица капюшонами и шедшие босиком, как и осужденные, прекратили песнопения и бросились бежать. Солдаты едва сдерживали толпу своими копьями.