Процессия остановилась на сухой части болота – с противоположной морю стороны. Монахи-доминиканцы с опущенными на лицо капюшонами встали слева и продолжили нараспев читать свои молитвы, священнослужители и представители власти – в центре, а войска – справа. Впервые с того момента, как новая инквизиция развернула свою деятельность в Барселоне, публичное сожжение на костре совершалось при отсутствии публики, не считая разве что каких-нибудь крестьян из близлежащей деревни и солдат, переносивших хворост. Губернатору удалось запереть в городе как тех, кто был завсегдатаем подобных зрелищ, так и тех, кто подобно Элоям категорически выступал против казни.
– Анна, – позвал Жоан жену, как только шествие остановилось, – сама мысль о том, что вы будете мучиться в языках пламени, невыносима. Я в последний раз умоляю вас принять покаяние и вернуться в лоно Церкви. Может быть, нам будет оказана милость в виде удушения до того, как нас бросят в костер.
Она посмотрела на него выразительным взглядом.
– Я предпочитаю умереть достойно, Жоан. Мне очень жаль, но вы хорошо знаете меня. Кроме того, нас приговорили к сожжению живыми. Я думаю, что, даже если мы унизимся, нам все равно не предоставят эту милость. Вы хотите дать этому негодяю Фелипу возможность насладиться своим последним триумфом?
Жоан вздохнул и обнял ее. Он бесчисленное количество раз пытался переубедить жену во время их бесед в тюрьме через щель в стене. Это была последняя попытка. То, что их ждало, было чудовищно, но он тоже не хотел умолять о снисхождении своего врага.
Когда все было готово, инквизитор вместе с Фелипом подошел к осужденным, чтобы предоставить им последнюю возможность покаяться. Один за другим люди соглашались.
– Своими действиями мы не совершили никакого греха ни против Бога, ни против людей, – сказала им Анна, когда до нее дошла очередь, но чуть раньше, чем инквизитор успел предложить ей милость. – Наша совесть чиста.
– Именно так, – подтвердил Жоан. – Мы исповедуемся, но каяться не будем.
Епископ Тортосы посмотрел в глаза Жоану, потом перевел взгляд на Анну, однако ничего не сказал и ушел, чтобы дать указания судебному приставу. Фелип тоже ничего не сказал, но оглядел Жоана с высокомерной улыбкой. Книготорговец даже не изменился в лице: его перестал волновать этот тип.
Осужденные стояли перед кострищем. Одного за другим солдаты отводили в сторону, где их ждал священник, палач и его помощник, одетые во все черное и в масках, скрывавших лица. Священник в последний раз исповедовал осужденных, и они, покаявшись перед Церковью и получив прощение, становились чистыми перед инквизицией. Затем осужденные вставали на колени, палач снимал с их шеи толстую веревку, чтобы тут же надеть более тонкую, свернуть ее жгутом и изо всех сил сдавить. Человек падал, а палач продолжал свое дело, чтобы удостовериться в смерти жертвы. После этого безжизненное тело было готово для того, чтобы бросить его в огонь, и солдаты складывали их рядом с чучелами из пакли, которые олицетворяли тех, кому удалось бежать, в ожидании момента, когда костер достаточно разгорится и можно будет бросить их в огонь.