— Мне кажется, иногда Сталин вынужден был подставлять вас под удар.
— Бывало и такое, — охотно согласился Вячеслав Михайлович. — Он занимал главное место и должен был, так сказать, нащупать дело, чтобы двигать его дальше. Это неизбежно, и тут ничего особого нет.
Молотов говорил Чуеву о Сталине: «Простой, очень, очень хороший, компанейский человек. Был хороший товарищ». Замечу, что хорошим товарищем считал Сталина до поры до времени и Бухарин. И вообще числиться другом Сталина было привилегией не только сомнительной, но и чрезвычайно опасной. Почти никто, кого Сталин называл своим другом, не уцелел. Вячеславу Михайловичу
пришлось в полной мере испытать это в последние годы жизни диктатора, когда только его смерть избавила Молотова от уже предрешенного расстрела, на технико-юридическое оформление которого оставалось от силы год-полтора.
Пока же, как в 20-х, так и в 30-х годах, Сталин вполне доверял Молотову и порой считал его незаменимым. Например, 1 сентября 1933 года он с некоторым раздражением писал Вячеславу Михайловичу:
«Признаться, мне (и Ворошилову также) не понравилось, что ты уезжаешь на 1 >1/>2 месяца, а не на две недели, как было условлено, когда мы составляли план отпусков. Если бы я знал, что ты хочешь уехать на 1 >{/>2 месяца, я предложил бы другой план отпусков. Почему ты изменил план — не могу понять. Бегство от Серго? Разве трудно понять, что нельзя надолго оставлять ПБ и СНК на Куйбышева (он может запить) и Кагановича...»
Вячеслав Михайлович выгодно отличался своей трезвостью от некоторых других соратников по Политбюро, вроде Куйбышева, Жданова или Щербакова, хотя при необходимости во время застолья у Сталина мог выпить изрядное количество водки и коньяка. На тех из соратников, кто на дружеском ужине в его присутствии «половинил» рюмки и пропускал тосты, Иосиф Виссарионович смотрел с подозрением: если человек боится напиться, значит, ему есть что скрывать.
В 20-х годах Молотов был в неплохих отношениях со всеми членами Политбюро, в том числе и с теми, кто впоследствии оказался в оппозиции к Сталину. Так, Микоян 8 июня 1928 года писал жене Ашхен из Мухалатки (Крым):
«Завтра выезжает отсюда Рыков. Врачи потребовали его отъезда в Москву. Он уже полтора месяца лежит в кровати. Дрянная затяжнай болезнь — ревматизм. Температура все время немного повышается. Мы с Молотовым ездим верхом, играем в теннис, в кегельбан, катаемся на лодке, стреляем, словом, отдыхаем прекрасно. Комната очень хорошая. Остаемся здесь после отъезда Рыкова — Молотов (с женой), Петровский (старик), Угланов, Товстуха, Ефимов и я».