В этот момент я вдруг заметила в толпе лицо моего мужа. Он стоял далеко от меня, в окружении своих людей. По его лицу я видела, о чем он думает: «Этот город убивает печатников». Я быстро пригнулась, потому что не хотела, чтобы он увидел меня здесь.
Когда голова ударилась о дно корзины, мы все закричали или ахнули в унисон: «Господи Иисусе!» – как это было у нас в обычае в то время, когда мужчины кричали громче женщин. Дети, которых собралось немалое количество, вообще не плакали. Ребенок иногда ведет себя храбрее своего отца. Думаю, это оттого, что они слышат много сказок, сидя на коленях у взрослых, ужасных сказок, в которых часто случается страшная смерть, – и поэтому им кажется, что все идет так, как и должно быть, когда приходит погибель. К тому времени, как мне самой исполнилось десять, я уже слышала о смерти от зубов волка и льва, о детях, умерших в лесу от голода или съеденных ведьмами, и от вида настоящей смерти, случающейся наяву, меня даже не тошнило, в отличие от моего дорогого мужа, сильного душой, но слабого желудком. А все потому, что в детстве он слушал мало сказок и не проникся ими, чтобы они защитили его.
Зрелище получилось трагичным и скорбным и отнюдь не было исполнено ужаса.
– Совсем не великая смерть, – рассудительно заметили стоявшие вокруг меня люди, – но и не жалкая при этом.
Не было ни мольбы: «Только не меня, пожалуйста», но и никаких благородных речей, которые бы тронули наши сердца и заставили бы нас прослезиться. Иоганнес выглядел так, словно не мог поверить в происходящее, в то, что судьба обошлась с ним так жестоко. Даже когда он протянул руки, чтобы ему отрубили кисти, на лице его читалось: «Я пришел в этот город с чистым сердцем. Вы ведь не поступите так со мной?»
Но с ним обошлись именно так.
И все из‑за меня.
* * *
Запах гари, сладковатый и кислый, дотянулся над водой до Мурано, где фра Филиппо до поздней ночи засиделся за столом, сочиняя свои проповеди. Он одобрительно потянул носом воздух и рассеянно улыбнулся. Чтобы размяться, он решил прогуляться по прохладным недрам церкви, но у двери замер, обнаружив, что она приоткрыта.
Внутри пред ним предстала неприглядная картина: Ианно, обнаженный, стоял у алтаря спиной к двери, воздев руки кверху. Его окружали свечи, и острые язычки пламени высвечивали каждое ребро, отчетливо выделявшееся на бледной коже. Неподвижный и бесцветный, он походил на анатомический рисунок трупа.
Глядя на него сзади, фра Филиппо видел ложбинку между иссохших ягодиц Ианно и клок волос, выбивающийся оттуда. На левой стороне черепа ярким малиновым светом горел маленький мозг.