– Обычно столь близкое знакомство со смертью оставляет после себя радостное возбуждение, – мягко объяснил доктор. – Но правда и то, что у некоторых бедняг развивается меланхолия. Нет сомнений, она боится, что лишится своей красоты.
И Рабино покраснел при мысли о том, что перед его внутренним взором наверняка встала та же самая картина, что и у Венделина, а именно: чумные язвы и нарывы на впалом животе Люссиеты; он был единственным мужчиной, кроме мужа, который видел ее такой.
– Разве шрамы не исчезнут без следа?
– Не до конца.
– Бедная моя! А я думаю, она на это надеется. Как же я скажу ей об этом? Или не говорить ей о том, что узнал от вас? Но мне больно думать, что теперь у меня есть от нее секреты.
Рабино пожалел его.
– Я постараюсь объяснить ей это как можно мягче.
– Правда? Вы очень добры к нам.
* * *
Теперь, когда его жене более ничто не угрожало, Венделин вновь принялся бродить по улицам.
Спустя несколько недель бесцельных блужданий у него, похоже, выработался ритм и маршрут, который полностью устраивал его. Именно в этом замкнутом круге, между Сан-Самуэле и Сан-Видаль, он вдруг начал еженощно ощущать, как кто-то жарко дышит ему в затылок, преследуя его, и различать звук чужих шагов, эхом вторивших его собственным. Он резко оборачивался и готов был поклясться, что видел тень чего-то, ускользавшего за угол calle. Но ничего осязаемого и конкретного разглядеть ему не удавалось. В пустынных дворах до его слуха доносились странные звуки: сдавленный смех и едва слышные вскрики, слова на чужом языке – он не понимал его, но тот казался ему знакомым, подобно архаичным колыбельным, которые жена напевала их сыну.
Дважды он различал чей-то зрачок в замочной скважине ворот, мимо которых проходил. Он спешил прочь, поскольку страшился остановиться и взглянуть повнимательнее. Потом он спрашивал себя, откуда там мог взяться зрачок, если за железным частоколом не было видно тела.
Как-то ночью, вышагивая вдоль Гранд-канала, он вдруг почувствовал, как от необъяснимого страха у него закружилась голова и перехватило дыхание. Над ним нависла черная пугающая громада Венеции, а внезапно налетевший ветер застучал ставнями, срывая лепестки с цветов на подоконниках, и те, кружась, словно окровавленные снежинки, усеяли землю. По небу безостановочно неслись клочья странных облаков непривычной формы, в которые то и дело ныряла луна. В садах, скрытых за глухими стенами, резко скрипели деревья. Глубоко вздохнув, он вдруг обнаружил, что задыхается: в горло ему попали крошечные перья, вырванные сильным ветром у птиц.