– Ваш отец предпочитает… – запинаясь, начал он.
– Мой муж, – коротко поправила его Сосия. – Хотя, разумеется, он намного старше меня.
Она взглянула на него, читая по глазам Бруно ту трагедию, что разыгралась у него в душе, с такой же легкостью, с какой гадалка ворожит над внутренностями. «Ага, – подумала она, подметив выражение мучительной боли на лице юноши, – все зашло очень далеко, куда дальше, чем я могла надеяться. Он очень мил, этот мальчик. Что ж, я помогу ему».
Она сказала:
– Едва ли я могу судить о том, что ему нравится; в сущности, я совсем не знаю его. Это был… брак по… – В притворном смущении она потупилась, но потом сделала вид, будто быстро взяла себя в руки. С вызовом пожав плечами, она добавила: – Я бы предпочла получить твой совет в таком важном деле. В конце концов, ты – чуткий и восприимчивый мужчина, который понимает печатное слово и его влияние на людей. Мой же супруг имеет дело исключительно с больными и умирающими, да и использует только руки. – Она деланно содрогнулась.
«И этими руками он касается тебя», – подумал Бруно, ужасаясь непристойности собственных мыслей. В этот раз он не мог дождаться, когда же она наконец уйдет. Для него это было слишком. После ее ухода он повалился на пол и прижался щекой к холодному мрамору. На виске у него вздулась и отчаянно пульсировала жилка, а в живот словно бы насыпали горячих углей. Он крепко зажмурился, и перед глазами у него заплясали яркие желто-зеленые круги; он приподнял веки, но они не исчезали. Бруно долго пролежал так, пока топот ног на лестнице не возвестил о приходе коллег.
Но образы, возникшие в эти минуты в его воспаленном воображении – Сосия в объятиях своего старого доктора-еврея, – прогнать оказалось не так-то легко.
* * *
Они изготавливали все новые и новые оттиски. Как только ему начинало казаться, что дело близится к завершению, что вот еще один последний штрих, и все будет готово, Сосия совершала резкий поворот, меняя направление. Это была не просто доработка стиля или выразительности; каждый день Сосия сама бывала другой. Иногда она приходила к нему поникшей, смиренно принимая все его замечания. В такие минуты Бруно казалось, что она готова упасть ему в объятия, которые он страшился предложить ей. Она словно ощущала, как его невысказанное желание тяжким бременем ложится ей на плечи. В другой раз она представала перед ним стремительной и дерзкой: требовательной, самоуверенной, возбуждающей. Она нетерпеливо барабанила пальцами по столу и говорила быстро, уголком рта. Однажды, резко потянув на себя лист превосходной веленевой бумаги, она оставила ему длинный порез на запястье. Он был уверен, что она сделала это нарочно, и с благоговением поглаживал рубец, пока тот наконец не затянулся.