Капитан обратился к матросам: «Вырвите якорь корабля из земли и поплывем, пока не начался день!». Один из матросов ответил: «О господин капитан, как же мы поплывем, когда царь говорил нам, что завтра поедет на корабле по этому морю, чтобы посмотреть, что там делается, так как боится за свою дочь Мариам из-за мусульманских воров?»
Капитан закричал: «Горе вам, о проклятые, разве дело дошло до того, что вы мне перечите». Старик выхватил из ножен меч и зарубил вопрошавшего. Когда команда начала роптать, он одного за другим зарубил всех матросов. Сбросив тела за борт, он закричал испуганному Нур-ад-дину: «Выйди, вырви, причальный кол!». Юноша повиновался, выбрался на берег и выполнил приказ капитана, затем молниеносно метнулся обратно на корабль. Капитан начал отдавать Нур-ад-дину команды, которые испуганный юноша беспрекословно исполнял. Они подняли паруса и с попутным ветром отправились в полноводное море.
Купеческий сын крепко держал в руках тали, а сам утопал в море размышлений, он не знал чего ждать и испуганно поглядывал на капитана, не понимая, куда тот направляет судно. С тревожными мыслями Нур-ад-дин встретил рассвет.
С восходом солнца юноша внимательнее вгляделся в лицо капитана. Старик же потянул за седую бороду, и она осталась у него в руках. Без окладистой накладной бороды и при солнечном свете юноша тотчас же признал в капитане свою возлюбленную Ситт-Мариам. Девушка устроила эту хитрость, убила капитана и содрала кожу с его лица вместе с бородой и наложила себе на лицо. Нур-ад-дин возрадовался и удивился смелости и твердости духа любимой. «Простор тебе, о мое желание и мечта, о предел того, к чему я стремлюсь!» — воскликнул он. Юношу потрясла страсть и восторг, он убедился в осуществлении желания и надежды. Ему хотелось петь от радости, и произнес он такие стихи:
«Тем скажи ты, кто не знает, что люблю
Я любимого, который не для них:
«Моих близких о любви спросите вы,
Сладок стих мой, и нежны любви слова
К тем, кто в сердце поселился у меня».
Речь о них прогонит тотчас мой недуг
Из души и все мучения удалит,
И сильнее увлечение и любовь,
Когда сердце мое любит и скорбит,
И уж стало оно притчей средь людей.
Я за них упрека слышать не хочу,
Нет! И не стремлюсь забыть их вовсе я,
Но любовь в меня метнула горесть ту,
Что зажгла у меня в сердце уголек, —
От него пылает жаром все во мне.
Я дивлюсь, что всем открыли мой недуг
И бессонницу средь долгой тьмы ночей.
Как хотели грубостью сгубить меня
И в любви сочли законным кровь пролить? —
В притеснении справедливы ведь они.
Посмотреть бы, кто же это вам внушил