А люди продолжали пилить, пока не дошли до нерва бивня. И тогда раздался громкий треск, все сразу упали.
А старик с дочкой уже на берегу были. Выбрались повыше, посмотрели назад, а там ни льдинки! Озеро, словно море, перед ними бушует, и люди все утонули.
До сих пор про это озеро люди страшное говорят. Клыки еще больше стали торчать, между ними злые духи шумят, дети плачут, олени хоркают, собаки лают.
Плохо, если люди не слушают мудрую старость…
— А где это озеро? — спросил сын.
— Далеко в горах. Совсем большой вырастешь, поедешь учиться, потом станешь искать. Наверное, найдешь, если будешь идти по одной дороге. Ходящие прямо всегда находят то, что ищут.
Утром мы уже пили чай, когда залаяли собаки. Вначале, как всегда, вопросительно, но потом со страхом и злостью.
Мы вышли. Сочились те рассветные минуты, когда уже погасли звезды и небо приобрело тот же серовато-розовый оттенок, что несли и окружающие горы. Собаки лаяли в сторону Скрипучки, а она почти не отличалась от неба и стояла перед нами прозрачным конусом. Ничего там не было видно, однако Окот, приглядевшись, поднял руку и сказал:
— Смотрите туда!
— Вон он! — испуганно прошептала Тэгрэт.
По бараньей тропе на середине склона двигалось неясное темное пятно. Мы вытащили бинокль и подзорную трубу. Окот достал свой бинокль.
Оптика приблизила зверя, и в темно-бурых контурах можно было ясно разглядеть характерные признаки белого медведя: относительно маленькая голова, длинная шея, передняя часть тела уже и ниже огромного зада. Медведь трусил по бараньей тропе, и мне показалось, припадал сразу на две лапы.
— Как призрак, — сказала жена.
— На, возьми бинокль.
Несколько раз донеслось кряхтение.
— Чегой-то он рыкает, — сказал сын.
Я смотрел на бурое пятно без оптики и видел, как оно медленно уплывало влево и постепенно таяло. Да, призрак. Бурый призрак. Вот и кончилась еще одна тайна.
— Все, — сказала жена.
— Это Умка-Победитель, — сказал сын. — У него нет уха.
Я не стал возражать. По правде говоря, не обратил внимания на уши зверя. Да и потом, бинокль восьмикратный, а у него в руках двадцатикратная подзорная труба. Вполне возможно.
— Есть шанс, — сказал я. — Сегодня такой необычный день, когда и призраки оставляют следы. Ветра нет совсем. Собираемся!
…Собаки остановились метрах в двадцати ниже. Мы выбрались на тропу. Местами она была хорошо обдута, и среди снежных полос, перемешанных со сланцевой пылью и оттого темно-серых, торчали каменные щетки. А местами на тропе, укрытые каменными навесами и крутыми стенами, лежали мягкие подушки чистого снега. На них стыли совершенно свежие отпечатки следов белого медведя. Мы сразу узнали их — они обычны за околицей центральной усадьбы совхоза, а иногда встречались и у конторы.