Ему казалось, что он полностью контролирует ситуацию, что я повержен, подавлен, растоптан. Он уже готовился нанести завершающий удар, но… У меня в рукаве был припрятан последний козырь. Я не планировал его показывать сегодня, но… так легла карта.
Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы озвучить домашнее задание, когда его взгляд зацепился за то, что блеснуло в моих пальцах. Перстень тетушки Тамары мог означать лишь одно: я вышел на его мятежную родственницу, и она рассказала мне все.
В мгновение ока с него слетела профессорская спесь, руки непроизвольно потянулись к перстню, рот перекосило, щека задергалась. Он не контролировал себя.
Передо мной растекалось по стулу нечто среднее между Бережковым и Точилиным. Подобно жидкометаллическому терминатору из известного фильма Д. Кэмерона, угодившему под конец истории в расплавленный металл, он принимал облик то одного, то другого.
Перстень, видимо, повредил центр, отвечающий за дифференцировку его образов, и Бережков вдруг неожиданно для самого себя начал прекрасно ориентироваться в пространстве без очков, хотя совсем недавно без них не видел ничего на расстоянии вытянутой руки.
– Вы неважно выглядите, профессор, – констатировал я, пряча перстень в карман. – Может, проверим сахар в крови?
– Не стоит, – буркнул он перед тем, как под конвоем покинуть кабинет. – Он в пределах нормы, я чувствую.
Что меня в поведении Лекаря больше всего выводило из себя?
О моих отцовских чувствах, в том числе и о чувстве вины перед дочерью, рассуждал не кто-то, а главный виновник случившегося! Убийца менторским тоном, лишенным сострадания и какого-либо намека на участие, взывал к моей совести, «сыпал соль на рану» и хладнокровно наблюдал, как я справляюсь со всем этим, как реагирую, как мучаюсь.
В этот момент меня внаглую подрезал джип, мысли на мгновение спутались. Способность рассуждать вернулась, только когда я остановился на светофоре.
Вообще, доктор, как ты допустил такое? Это уже не беседа врача и больного, это противостояние «кто кого». Чьи нервы крепче, у кого больше запас прочности.
Другой вопрос – чего добивается Лекарь своими безапелляционными провокациями? Какова, говоря языком Станиславского, его сверхзадача? Свести меня с ума? Даже если предположить невозможное и допустить, что ему удалось это…
Мне вдруг показалось, что руки не чувствуют руль: оба других доктора из комиссии были уверены в его невменяемости!
Он добивается того, чтобы и я оказался невменяемым! Выведя доктора из строя, он значительно упростит свою задачу. Элементарно, Ватсон. Тут и Станиславский не понадобился.