– Ни до чего мы с вами не добрались, – руки с таким усилием терли лоб, что еще немного – и он бы задымился. – Все вы наговариваете. Вы всегда наговариваете.
– Нет, добрались, и ты это знаешь. Причина, по-моему, кроется немного в другом, – уверенно заключил я. – Вернее, совсем в другом.
– В чем?! В чем?! – завизжал он, замахав на меня руками. – В чем?
– В том, что ты не мог долго смотреть на обнаженную женскую грудь! Просто не мог, и все! – я медленно стал подниматься из-за стола. – Потому что перед глазами всегда стояла другая!
– Не надо, тетя Тамара! Тетя Тамара, не на-а-а-до-о! – заорал он, как ошпаренный, свалился со стула и пополз на четвереньках в угол кабинета. – Прошу! Пожалуйста, тетя Тамара, не надо!
– Костик, успокойся, – придав голосу максимум нежности, я вышел из-за стола и направился к нему. – Что случилось? Чего не надо?
Охранник приоткрыл дверь и застыл в проеме, как вкопанный.
Бережков лежал в углу, свернувшись калачиком, судорожно дышал, весь трясся и стонал, повторяя навзрыд одно и то же:
– Не надо, прошу!.. Тетя Тамара, пожалуйста!.. Как в прошлый раз, не надо.
– Что было в прошлый раз, Костя?
– Тетя? – чуть слышно спросил он. – Почему у тебя такой грубый голос? Как будто это не ты разговариваешь.
– Простыла немного, – неожиданно для самого себя ответил я. – Ты мне расскажи, чего ты не хочешь, как в прошлый раз?
– Я трогать их не хочу. Они такие большие, страшные, – Бережков зажмурился и вдобавок закрыл глаза ладонями, словно я пытался его ослепить. – Я их очень боюсь. Не надо, прошу тебя.
– Ты их трогал?
– Ты же сама просила. Ты же сама хотела!
– И тебе не понравилось?
– Нет! Нет, – прикрываясь от меня, словно я на него нападал, он начал мотать головой из стороны в сторону. – Мне… не понравилось! Не понравилось!!!
Разговаривать с ним дальше было бесполезно.
Либерман выключил диктофон, встал из-за стола, отошел к окну.
– Да, заварил ты кашу, Илья Николаевич!
– Мне кажется, – предположил я, пряча диктофон в карман, – мальчик подвергался сексуальному насилию со стороны тетки, у которой периодически гостил. Такую сцену представить страшно, не то что пережить в пубертатном возрасте. Тетушку полагалось привлечь в свое время.
Мы разговаривали в кабинете заведующего после моей последней беседы с Лекарем, делились впечатлениями, что называется, по горячим следам.
Давид Соломонович вернулся в кресло:
– Кстати, ни у кого из двух оставшихся в живых жертв, пардон, груди не отрезаны. И на телах лишь фигуры нарисованы… Вернее, давно смыты.
– Я знаю, он просто не успел воплотить…