. – Он взглянул на Камерленго и решил, что стоит объяснить, – закрытой гондоле.
Камерленго привык, что его принимают за иностранца.
– Её кто-нибудь сопровождал?
Гондольер пожал плечами.
– Он не сказал.
Камерленго поднял свои светлые брови.
– Однако об остальном он тебе всё же рассказал?
– Он хвастался этим в таверне. Говорил, что разбогатеет.
Камерленго сложил руки, соединив кончики пальцев. О гондольерах всегда ходила дурная слава алчных и продажных людей; более того, у них не было ни малейшего чувства солидарности к своим товарищам. Он знал, что если посулить вознаграждение, один из них сразу явится. Однако что-то здесь не складывалось.
– Так почему же он не пришёл за вознаграждением сам?
– Это мне не известно, ваша честь, – гондольер помялся. – А теперь я могу получить свои дукаты?
Камерленго смерил его взглядом и встал.
– Сначала отведи меня к нему.
Камерленго мог взять с собой конвой, но передумал. Он выбрал тех двух стражников, которые в первый раз упустили девушку. Он выбрал их намеренно, поскольку знал, как и стражники, что они обязаны ему жизнью. Он не стал дожидаться, когда принесут шапку и плащ, а спустился с каменной лестницы в чём был – в своем кожаном костюме, в сопровождении стражников; гондольер показывал дорогу.
Он вёл свою лодку по тайным каналам, о которых мало кто знал, по неподвижным водным проходам, таким узким, что солнце проникало сюда только к середине дня. Гондольер выбрал самый короткий путь, но камерленго, сидевший на носу, хранил нетерпеливое молчание.
Возле моста Тре Арки он последовал за гондольером, не произнося ни слова, и чумной дым вился у его ног. В темной улочке бедной части квартала он ждал, пока гондольер считал двери в поисках дома своего товарища. «Двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…».
Голос оборвался. Номер пятнадцать был загорожен деревянной доской, а на двери виднелся красный крест.
Камерленго с минуту молчал. Затем совершенно спокойным голосом приказал стражникам:
– Расспросите соседей. Ты…, – он обернулся к первому стражнику, – иди в шестнадцатый. А ты…, – он повернулся ко второму, – в четырнадцатый.
Через минуту они вернулись.
– Он скончался, – сказал первый.
– Прошлой ночью, – добавил второй.
Гондольер стал пятиться от бешеной злобы, которой горели глаза камергера, но камерленго мгновенно ухватил его за шиворот. Одним движением он поднял засов, распахнул ногой дверь и втолкнул его в дом, зараженный чумой, а затем закрыл за ним дверь.