– Позвольте мне вернуться домой. Это все, чего я хочу.
– В Константинополь?
– Нет, – сказала она резко. – Нет, это не мой дом!
Она стала пятиться, пробираясь между рядами к двери.
– Кольцо? – дож протянул его ей.
Она махнула рукой.
– Оно ваше.
– Нет, – возразил он, следуя за ней. – Оно твоё.
Дож надел ей кольцо на палец, прямо в церкви, словно они венчались.
– Ты же Веньер.
Она взглянула на кольцо, украсившее её безымянный палец, как носила его мать.
– Где твой дом? – спросил дож ласково.
– На Лаззаретто Ново.
– На том острове, где больница?
– Да, – ответила она, распахивая двери церкви.
– С доктором? – крикнул ей вслед дож.
Фейра остановилась. Конечно. Дож в первую очередь подумал о нем.
– Нет, – произнесла она, и голос её замер. – Я живу одна.
Фейра не знала, сколько она просидела возле Аннибала, сжимая его почерневшую руку.
Она вернулась из Реденторе, когда солнце уже высоко стояло в небе. Теперь оно опустилось ниже, чтобы позолотить его неподвижное лицо, словно священные мощи.
За эти часы она прожила жизнь, которая могла бы быть у них, – они бы жили и лечили вместе, возможно, отправились бы в клиники Лондона, Болоньи и Дамаска или открыли бы свою больницу. За эти воображаемые годы она не задумывалась, на кого будут похожи их дочери и сыновья. Она не хотела детей, никогда не мечтала о них, ей нужен был только Аннибал. Быть с ним, стать его супругой – любым способом, который дозволяют их верования.
Она сняла кольцо Веньеров с пальца, внезапно загоревшись мыслью, что они должны обручиться до того, как Аннибала похоронят. Это было женское кольцо, и пришлось надеть его на мизинец Аннибала, хрусталь блеснул на фоне почерневшей кожи. Черная желчь, красная кровь, белая желчь и бледная флегма. Все это покинуло его организм; все жидкости истощились, все страсти стихли, баланс исчез. Вертящаяся крышка, за которой она наблюдала в детстве, наконец-то упала.
Даже это не заставило увлажниться её высохшие глаза. Она мрачно отметила, что бледный конь находится выше остальных на кольце. И тут ей стало всё понятно. Теперь она знала, что последний конь, бледный конь Смерти, предвещал не кончину Таката и даже не гибель Венеции, а уход из жизни Аннибала.
Опустившееся солнце светило ей прямо в лицо, отчего на глазах у неё выступили слезы. Она поднялась – наступали сумерки. Ей предстояло обмыть тело и приготовить его к погребению. Сегодняшнюю ночь она будет бодрствовать рядом с ним, а завтра – похоронит его.
Она взяла в кабинете охапку новых белых восковых свечей и положила их возле кровати. Затем спустилась вниз и направилась к кладбищу, спотыкаясь о корни деревьев и цепляясь платьем за ветки терновника. Она аккуратно обошла могилы, представляя себе скелеты, лежащие под землей.