Спустя пять минут боцман осторожно подвел капитана к нужному твиндексу. На верхней крышке одного из контейнеров, свернувшись в позу эмбриона на старом брезентовом чехле, сладко спал матрос Рябой.
— Убил бы, — шепотом сказал боцман.
— На мачте вздерну, — ласково пообещал капитан. И добавил: — Ладно, буди засранца — небось, выспался, пока мы все судно сверху донизу прошерстили…
* * *
Спустя час после появления в небе новозеландского самолета по ледяному полю, в середине которого сидел «Михаил Громов», пошла сеть трещин. Тишину распороли «выстрелы» ломавшихся льдин.
Несший вахту на мостике Банник выскочил на крыло и поднял бинокль…
Видимость была плохой. Однако в сумеречной белой дымке второй помощник разглядел, как от далекой ледяной глыбы, прозванной моряками «Семен Семеныч», во все стороны расходятся кривые темные росчерки.
— Шо за черт… этого нам еще не хватало, — проворчал он.
Под раскатистую канонаду молнии трещин приближались к ледоколу. Одна из них «ударила» рядом с левым бортом. Другая «воткнулась» в корму.
В это время члены музыкального коллектива пытались обуздать подаренный баян: Кукушкин растягивал меха и наугад нажимал на кнопки, остальные пели. Находясь чуть ниже ватерлинии, они вдруг стали свидетелями ужасного происшествия.
Кусок левого борта издал ужасающий по силе скрежет и прогнулся внутрь.
Все замерли.
Баян «вздохнул» и замолк.
Беляев, Цимбалистый, Кукушкин и два матроса зачарованно взирали на теряющие форму листы металла.
— Едрит вашу мать… — прошептал Беляев и толкнул Цимбалистого. — Чего стоим-то? Надо валить и доложить начальству!
Боцман возмущенно замычал и кивнул на Кукушкина.
Полярник понял его с полнамека:
— Мишка, ты самый проворный! Бегом в рулевую!
Выронив баян, пилот сорвался с места и через несколько секунд уже взбирался по трапу…
* * *
Повинуясь какой-то неведомой силе, льды пришли в движение. Трещины с грохотом прошивали белое поле; льдины наползали друг на друга, образуя высокие торосы.
Один из вогнутых участков борта ледокола прорвался. Вода устремилась внутрь. Матросы бросились врассыпную.
Оказавшийся рядом боцман Цимбалистый зацепил одного за одежду, удержал и, устрашающе мыча, указал на лежащие у переборки «заплатки».
Придя в себя, тот кивнул и кинулся устранять пробоину…
— Полундра! — кричал в это время Банник в микрофон трансляции. — Все наверх!
Севченко был на мостике и метался от одного крыла к другому.
В рулевую ворвался Кукушкин и, мешая слова с тяжелым дыханием, доложил:
— Товарищ капитан, в трюмном отсеке — там, где мы репетировали — течь!