Глава четырнадцатая.
ХОЧУ БЫТЬ СВОБОДНЫМ
Человечество живо одною
Круговою порукой добра.
Неизвестная монахиня.
(Запись Марины Цветаевой)
Новый год — 1954-й — мы встречали в тюрьме «Матросская тишина». Там пробыли три недели. Потом восемнадцать последних марфинцев привезли в Кучино, поселок неподалеку от Москвы, где несколько сотен заключенных и примерно столько же вольнонаемных рабочих — инженеров и техников — изготовляли разнообразную радиоаппаратуру, электронное оборудование, измерительные приборы.
Мы с Василием работали в технической библиотеке — переводили и реферировали английские, немецкие, французские, итальянские, чешские и др. статьи, описания приборов, технические инструкции, составляли систематический каталог книг и журналов. Нормы были обычные — один печатный лист переводить четыре дня, соответственно нормировались рефераты и работа с каталогом.
Перевыполнение норм вознаграждалось «зачетами». В зависимости от степени перевыполнения один рабочий день приравнивался к полутора, к двум с половиной и даже трем дням заключения.
Другим чрезвычайным новшеством было то, что освобождавшиеся просто уходили за ворота. Раньше, в Марфине, тех, кому предстояло скорое окончание срока «по звонку», увозили за месяц-полтора до этого. С 1947 и до 1953 года все, кто был осужден по 58-й статье, после тюрем и лагерей отправлялись в пожизненную ссылку. А в 1954 году кучинские старожилы, возвращаясь после свиданий, рассказывали, что их недавно освобожденные товарищи уже побывали у них дома, передают приветы, ищут работу в Москве.
Мы с Василием старались изо всех сил. Жалели, что запрещена сверхурочная и воскресная работа.
Наша начальница, инженер-майор, волоокая красавица с косой-короной, бывала чаще великодушно-снисходительна, чем сварливо-груба, и к концу ноября, за десять рабочих месяцев, я уже выработал примерно полтораста зачетных дней. Вместо 7 июня 1955 года — эта дата значилась в последнем приговоре — я надеялся выйти на свободу еще до конца 1954 года.[12]
Седьмого декабря на утренней поверке дежурный офицер вызвал меня:
— Сегодня вам на волю. Идите, оформляйтесь на объекте.
Дней за десять до этого я притащил все тот же чемодан местному куму — худосочному, унылому капитану — и попросил заблаговременно просмотреть и оформить разрешение на вынос…
Совершался последний шмон. Сидя уже раздетым в дежурке, я снова и снова требовал свой чемодан. Вошел кум и, глядя в сторону, сказал, что не успел просмотреть:
— Там на разных языках понаписано… Всякие научные бумажки. Я в этом разбираться не обязанный. Передадим на объект.