Саня рассказывал об этом смеясь и с гордостью — ведь он-то был прав, уверен в себе и вдвойне доволен — прищучил «самого».
Но я встревожился.
Антон Михайлович обычно бывал с нами любезен, иногда шутливо или величаво-снисходительно давал понять, что весьма ценит наше прилежание, энтузиазм, образованность… Приходя в тихие, вечерние часы, он заговаривал и на посторонние темы — о литературе, музыке, живописи, истории…
Заметив на столе колокольчик, звон которого мы записывали, проверяя частотные характеристики телефонов, он сказал:
— Приятный звук… Вот таким же моя бабушка вызывала горничных из девичьей…
…И зачем это вы бороду растите?.. Я помню, мой дед-генерал холил бороду — расчесывал двумя клиньями, как ласточкин хвост. В детстве мне это казалось весьма красивым… Раздвоенные бороды у нас в доме называли русскими, короткие, «чеховские» бородки — французскими, а прямые ровные лопаты — немецкими.
…Нынче модно говорить о гуманизме, о человеколюбии в литературе. И Толстой — гуманист, и Чехов туда же, душка. Все они, мол, поучают нас человечности. Ежели бы только это — грош им цена была бы. Они тем и велики, что правду-матку режут беспощадно. Без всяких оглядок… А все эти гуманизмы, идеалы прогресса — на поверку пустые слова. Патока, и притом даже не сахарная, а сахариновая. Слова, слова, слова!.. Как это у Толстого: «Гладко писано в бумаге, да забыли про овраги». А в наше время нужны не слова, а волчьи зубы и тигриные когти. Без этого любой талант, любой гений пропадет. Беззубых добрячков едят все, у кого аппетит есть. А кто силен, кто зубаст, того не скушаешь, он и сам, если проголодается, слопает кого нужно…
Такие рассуждения слышал и Солженицын — ведь мы обычно вдвоем полуночничали в лаборатории. И я, разумеется, напомнил об этом, едва услышал про зловещий упрек — «похоронили».
— Да брось ты пугать. Пусть вольняги боятся обидеть начальство — им есть что терять. А нам нечего. В карцер же не посадят за данные артикуляционных испытаний. Антон, конечно, гад — такой же, как Абрам и все они. Однако можешь мне верить, я людей с первого взгляда вижу. Он умен и расчетлив, а мы ему нужны. Он знает, что мы не темним, не филоним. И он понимает, что такие честняги ему куда полезнее, чем подхалимы, которые только в глаза начальству таращатся: «Чего изволите?» Нет, он знает нам цену. Сейчас позлится за неудачу «девятки», а потом еще больше уважать будет.
— Ой, Саня, ты по логике рассуждать хочешь. Как в шахматы ходы рассчитываешь… А он из тех, кто может просто доску на пол смахнуть. Ты ему изящную комбинацию, любезный шах, а он тебе сапогом в пах: не обыгрывай начальство!