Об этом он тогда же написал мне. Год спустя приезжал в Москву и пытался доказывать, что «Санька совсем сбесился от славы. Никого слушать не хочет».
Однако ни тогда, ни раньше (а ведь мы с Виткевичем и после отправки Солженицына еще больше двух лет оставались на шарашке добрыми приятелями) он, хоть и, случалось, критически отзывался о друге, который, мол, «всегда хотел быть первым, главным», «центропуп» и «никого, кроме себя, не любит», но ни разу даже не намекнул на те обвинения в предательстве, которые в 1974 году были опубликованы за его подписью в брошюре АПН, а в 1978 году от имени Виткевича повторены в грязной книжонке Ржезача «Спираль измен Солженицына».
* * *
Когда началась война в Корее, мой друг Евгений Тимофеев стал ночами обдумывать проект торпеды БМ («Берег-море»), чтобы отражать возможные американские десанты. А я подбивал двух приятелей — механика и инженера разработать проект УСЗПТО (универсального самоходного зенитно-противотанкового орудия) и написал подробное «тактическое обоснование», ссылаясь на наш и на немецкий опыт применения зениток против танков и на примеры разнообразных успешных действий самоходок разных калибров в 1941–1945 годах.
Все споры с Паниным, Солженицыным, Владимиром Андреевичем, с немецкими инженерами и техниками, среди которых были каявшиеся нацисты, самые толковые передачи Би-Би-Си и военно-политические статьи в американских журналах только укрепляли мои убеждения и веру, которую я считал объективным знанием.
В этом я был не одинок. Ведь моими друзьями были не только Митя Панин, Саня Солженицын и Сергей Куприянов.
Евгений Тимофеевич Тимофеев, он же «Рыжий Жень-Жень», — член РКП с 1919 года, последний оставшийся в живых участник ленинградского «оппозиционного центра» 1925–28 гг. — о многом судил последовательнее, чем я. Он даже не одобрял моей близости с теми, кого считал явными идеологическими противниками; сторонился Панина и Солженицына.
Алексей Павлович Н. — «Полборода» — был тоже из питерских «большевиков-ленинцев». В отличие от Евгения и от меня он остался решительным противником Сталина, называл себя ортодоксальным ленинцем-интернационалистом и осуждал сталинскую внешнюю политику как империалистическую. Мы с Тимофеевым, напротив, ее всячески одобряли, доказывая, что расширение советских границ и советских сфер влияния — это пути ко всемирному торжеству социализма.
Жень-Жень, Полборода и я обычно встречались в курилке на внутренней лестнице, откуда ничего не было слышно надзирателям. Иногда мы там пели народные и старые революционные песни. Владимир Андреевич и его постоянные «трепанги» говорили про нас — «партийная ячейка»; в подначивании внятно звучала неприязнь.