Когда над избами Замартынья замела первая поземка, Бориску, малость окрепшего и посвежевшего, вновь пригласили в правление сельсовета. На сей раз он добрался туда вполне благополучно. В просторной бревенчатой избе клубами плавал сизый махорочный дым, хотя на лавке сидело всего два человека — одноглазый председатель сельсовета по фамилии Пятнышев и седобородый, похожий на святого угодника, мужик с костистыми крестьянскими ручищами.
— Вы меня вызывали, товарищи? — вежливо спросил Бориска, заглядывая в дверь.
— Пошто так говоришь? Приглашали тя, милок, приглашали, — подозрительно-любезно поправил председатель. — Да ты, брат, садись, в ногах правды нет. — Придвинул парнишке глиняную крынку с молоком. — Отведай-ка перво-наперво парное, от Грунькиной коровы, больно баское.
— А дальше что? — Бориска, чувствуя какой-то подвох, не трогал крынку с молоком.
— Апосля и потолкуем по-родственному. Ты хоть и жиденок, но… мы слыхивали, будто бы ваша нация сговорчивая. Можа и мы с тобой сговоримся.
Бориска вовсе отставил крынку, с трудом подавил в себе желание возмутиться, оговорить простодушного старика, мол, какой я вам жиденок? Мать, правда, рассказывала, что его отец — еврей, однако что из этого следовало, Бориска никак понять не мог. В Ленинграде его никто этим не корил, там все жили в дружбе, а тут… К тому же он и отца-то своего ни разу в глаза не видел. Однако, похоже, что это гнусное пренебрежительное словечко «жиденок» доставляет им огромное удовольствие, будто хмельной браги хватанули. Однако на простодушном лице председателя сельсовета Бориска не разглядел ни ехидства, ни желания его оскорбить. Видать, сам-то он за всю жизнь не встретил ни одного еврея, но… Бориска с опаской принял наполненную до краев кружку с молоком, сглотнул слюну. Потом осторожно сделал глоток, оглядел обоих стариков: «С каких это пор он, «выковырянный», стал желанным гостем в правлении? Правда, в деревне их жалели, терпели, однако за глаза охотно называли «антилигентами», «белоручками», «захребетниками», ибо и впрямь ни один из приезжих не был в состоянии оказать местному колхозу помощь.
Председатель сельсовета степенно, будто подчиненный у начальника, принял из рук Бориски опорожненную кружку, жестом пригласил его занять место на широкой деревенской лавке, до блеска отполированной крестьянскими задницами.
Оба мужика начали исподволь выспрашивать Бориску, как ему живется в Замартынье, будто бы вся житуха ленинградских «выковырянных» не проходила перед их собственными глазами.
— Пожалуйста, товарищи, вы сразу мне скажите, что нужно от моей персоны? — не выдержал наивного хождения вокруг да около неглупый Бориска. — Может, какое важное дело хотите поручить? В Ленинграде, в ремесленном, я учился на столяра-краснодеревца, но сразу скажу: топором и гвоздями орудовать нас не учили, готовили мастеров для работы на деревообрабатывающих станках. Мы — не плотники. — Выпалив столь пространно свое соображение, Бориска почувствовал облегчение. Теперь старики поймут, с кем имеют дело.