Глеб Захарович внимательно уставился на первую страницу из стопки распечатанных листов. Читал подробно, едва не шевеля губами. По мере чтения его прочная чугунная шея начала багроветь. Багровость поднималась выше и выше, распространялась по лицу, захватывала лоб. Павел Антонович был не в силах отвести глаза, наслаждаясь редким зрелищем. Постепенно, однако, багровость ударилась в лиловатый оттенок, затем лицо и шея стали откровенно фиолетовыми. Серапионов встревожился: при всей неприязни к начальнику, угробить Плахова не входило в его цели. Не задавая лишних вопросов, он выбежал и вернулся со стаканом воды и серебристой упаковкой, нафаршированной белыми капсулами.
— Что это, Паша? — оторвав оторопелый взгляд от бумаги, простонал Глеб Захарович. Не будучи уверен, относится ли вопрос к сайту или к лекарству, Серапионов решительно вылущил из упаковки одну капсулу и привычно вложил ее начальнику под язык. Тот раскрыл рот, как птенец, также по привычке не сопротивляясь.
— Вот так, сейчас пройдет, сейчас все пройдет, — приговаривал при этом Серапионов тоном доброй нянюшки. — Что вы, Глеб Захарыч, можно ли так волноваться, с вашим-то давлением?
Мертвенный, цвета трупных пятен, фиолетовый цвет побледнел, как ночное небо перед рассветом. Кровь, перераспределившись, живее заструилась по телу. Задвигались, точно на тугих шарнирах, полные руки. Зашевелился во рту язык:
— Танька. Жена моя, Танька, наболтала кому-то. А может, братец ее. Предатели. Как пить дать. Сплошные предатели. Из семьи это исходит. Как, Паша, жить, когда вокруг одни предатели?
— Вы должны ответить, Глеб Захарович, — сказал Серапионов. — Дать объяснения. Опровергнуть. Это серьезно.
Глеб Захарович не отозвался. Он слегка покачивал головой, как китайский болванчик, и сам не замечал и, следовательно, не мог прекратить этих монотонных движений.
— Об источниках благосостояния фирмы «Пластик», принадлежащей вашей жене, — чуть жестче спросил Павел Антонович, — это правда?
Покачивание головой сделалось интенсивнее. При отсутствии словесных подтверждений это следовало растолковать как кивок.
— Тогда ответить следует обязательно.
Егора Князева забрали рано утром. Его забрали, оставив Валентине пустой, белый, непомерно увеличенный в размерах день. Словно сию минуту радио приглушенно мурлыкало новости этого часа, за окном моргали слипающимися ресницами фонари, Данька капризничал, пытаясь прикинуться, что он заболел, чтобы не идти в детский сад, Владик вопил, что младший братец увел ручку у него из пенала, Егор раздевался, сидя на постели — вернулся с ночной смены… И тут раздался звонок. Валентина побежала открывать, уверенная, что это принесли бумажку о повышении квартплаты. Почему так рано? Чтобы застать наверняка, чтобы она не могла отвертеться, что не получала. Увидев милицейскую форму, ни слова не вымолвила, просто онемела, лишь посторонилась, чтобы они прошли. Удостоверения рассматривала, ничего не соображая. Почему-то удивилась, что среди ворвавшихся в ее дом нет той милой девушки с украинским певучим выговором, которой она так откровенно рассказала о Питере, навлекая на себя беду.