— Мамаша, утихомирьте дочку, — ворчливо попросил полный человек в бархатном красном халате, с редкими седыми волосами, через которые просвечивала кожа, испещренная пигментными пятнами. Лучше бы он этого не делал! Взведенная несчастьями до состояния тугой струны, женщина вскочила со своей боковой полки, одернула на себе растянутую, обесцвеченную бесчисленными стирками кофту и двинулась на штурм:
— Вам, значит, не нравится, что моя дочка плачет? А жить в Москве вам нравится? Вы москвич?
— Допустим, москвич, но что…
— А то, — не позволила ему договорить мать больной девочки, — что это вы, москвичи, нас съели! Вы Ельцина этого поганого к власти привели, дерьмократов, чтоб они все сдохли, которые нас обворовывают. Нет, вы подумайте: моя девочка разве просто так плачет? Она плачет потому, что в районной больнице нет лекарств, нет шприцев, лечить ее нечем, врачам самим есть нечего, вот направили нас в Москву, девочку еще, может, в больницу возьмут, а мне куда деваться прикажете? На улицах побираться? Денег-то в обрез, на дорогу туда и обратно вот только и наскребли… И вы мне — утихомиривать? Утихомирил один такой, вот я тебя сейчас утихомирю!
Женщина замахнулась, но бессильно уронила руку, разжав костлявый кулачок. Сразу несколько пассажиров бросилось ее успокаивать. Пожилой человек в вызывающе богатом халате оправдывался, что-то предлагал, кажется, устроить ребенка в отличную клинику — Питер, не слышал. С внезапным спазмом в горле он обернулся к окну, мимо которого проносилась перекособоченные серые стога, накрытые сверху целлофаном, белым, словно свежевыпавший снег, хотя до заморозков оставалось не меньше месяца. Питер не видел стогов, перед его взглядом проплывали другие картины — неприглядные виды города, в котором он побывал.
Город Антонио, названный в честь подзабытого итальянского коммуниста, вначале большого друга, а затем и гражданина Страны Советов, выделялся не только экзотичным для русского слуха несклоняемым именем, но и уникальным местом в отечественной промышленности. Коммунист был отличным инженером и, в отличие от своих собратьев, перебиравшихся под крыло ленинской партии для житья на дармовых хлебах в обмен на демонстрацию достижений социалистического образа жизни, старался дать все, что можно, приютившей его стране. Это он спроектировал и поставил посреди болот и неосвоенной Казюльской пустоши Казюльский автомобильный завод (КАЗ), вокруг которого позднее разросся город; это он, позаимствовав в качестве основы воистину народный автомобиль «форд», разработал марку симпатичной, компактной и недорогой машинки, бойко забегавшей по русским просторам. СССР праздновал триумф! Шли годы, на растленном Западе автомобили совершенствовались, при этом становясь все дешевле по себестоимости, а отечественные «малютки» и «бриги» оставались такими же, как и были. А какими же еще им быть, когда КАЗ со времен деловитого Антонио ни механизации, ни автоматизации в глаза не видел? Компьютеры, о которых с приходом к власти Горбачева твердили на каждом углу, оставались несбыточной мечтой сумасшедшего ежика. Основным орудием производства для казовцев было чудо технической мысли каменного века — кувалда. Кувалдой сбивали каркас, закрепляли двери, подправляли обшивку; мало того, кувалдой умудрялись вставлять лобовое стекло, да так, что на нем не оставалось ни трещинки. Голь на выдумки хитра!