– У нас нет выбора, – сказал он. – Абсолютно никакого.
– Выбор всегда есть, – возразила она.
– Только не в этом деле. Надеюсь, ты понимаешь, что в этой стране найдется масса тех, кто тотчас ухватится за идею выхода. И видит Бог, это будет наша вина. Я в течение восьми лет пытаюсь управлять страной, и это дается мне с трудом. Если не сказать, что вообще никак. И если какой-то штат захочет отделиться, мне не нужно будет объяснять, зачем и почему. И неважно, произойдет это или нет. Само существование такого документа ставит под удар будущее всей страны. Узнай хоть кто-то о его существовании, и все пойдет не так. Я не могу этого допустить. Нам удалось направить события в нужное русло. Тебе и Люку остается лишь поставить точку в этой истории. Вот и поставьте.
– Еще есть Коттон.
– Знаю. Но он профессионал.
– Среди нас нет убийц.
– Разве кто-то назвал вас убийцами?
Дэнни легонько сжал ее руку. По спине Стефани пробежал холодок.
– Это тот самый выбор, с которым столкнулся Линкольн, – добавил он едва ли не шепотом. – И он был вынужден его сделать. Разница лишь в том, что тогда часть штатов уже отделилась, поэтому, чтобы вернуть их назад, он начал войну. Неудивительно, что Линкольн близко к сердцу принимал каждую смерть на той войне. Ведь это был его выбор, это он принял решение. Сколько раз, наверное, президент спрашивал себя: следую ли я заветам Отцов-Основателей или поступаю вопреки им? Ибо выбор стоял именно так. Война или развал страны. Но Америка выжила и стала такой, какой мы имеем ее сегодня.
– Надломленной?
Дэнни с укором посмотрел на нее.
– Лучшая надломленная система на всей планете. И я не дам ей исчезнуть.
– Отцы-Основатели думали иначе.
– Линкольн тоже думал иначе.
Стефани ждала, что ее собеседник скажет дальше.
– В тысяча восемьсот сорок восьмом году он произнес речь. Ее обнаружил Эдвин. В ней он сказал, что любой народ имеет право восстать и сбросить ненавистное правительство, чтобы затем сформировать новое, которое будет его устраивать. Он назвал это бесценным, священным правом. Что еще хуже, он заявил, что это право не распространяется исключительно на весь народ, вместе взятый. Любая часть народа, такая как штат или территория, может сделать то же самое. То есть этот сукин сын открытым текстом заявил, что отделение – это естественное право.
Затем, через тринадцать лет, уже став президентом, когда перед ним встал вопрос, отпустить южные штаты или нет, он сделал свой выбор в пользу единства страны. Вот и я тоже. Каждый президент под занавес своего срока думает о месте в истории. Я солгу, если скажу, что это не так. Мое наследие таково. Ни одна душа, кроме нас, не узнает о нем, кроме нас с тобой. Но меня это устраивает. Как и Линкольн, я выбираю целостность Соединенных Штатов Америки.