Саша слушала болтовню тетки, ощущая распухшую тыкву вместо головы.
— Отец еще работает?
— А как же! Здоровый кабан. Трое суток пьет, день выхаживается, два дня работает. Вот и смену себе взял подходяшшую. А Валентина уже работать не может. Бабам пьянство тяжельше дается. Слабые мы…
«Слабые?» В голове словно включился свет. Саша вертела чайную ложечку, изящная витая ручка змеилась под пальцами туда-сюда, от кончика до округлости. «Я не буду слабой», — подумала Саша. Старым эхом прозвучали мамины слова: «Отвечай за свои поступки перед собой. Люди могут говорить все, что угодно. Они никогда не узнают, что было на самом деле».
— Спасибо за чай! — Саша встала из-за стола, помедлила и добавила с непонятной улыбкой: — И за новости…
— Ну что ты, голуба моя! Были бы новости-то хорошими! Что делать будешь? — Тетя Оля сложила губы в участливой улыбке.
— В Иваново поеду, — неожиданно сказала Саша, — парень там у меня…
— Непьюшший?
— Непьющий. И некурящий. Поэт…
Соседка недоверчиво покачала головой:
— Поэт? Работа-то у него есть?
— Есть, — Саша спокойными, ничего не выражающими глазами смотрела прямо перед собой, — он инженер… на фабрике.
— Ну, инженер — это хорошо. Подходяшше, — успокоилась Ольга. — А ты-то выучилась?
— Через год доучусь.
— Езжай. Нечего тебе тут делать, — соседка подперла щеку, — кончился твой дом. Вот и Вовка твой как уехал, так ни разу и не приезжал. Женился, говорят, у себя на Северах. А невесту так и не показал отцу с матерью. Валюшка, как выходится, все жалуется. А потом забывает.
— До свидания, тетя Оля. — Саша обняла соседку, та вдруг всхлипнула и скоренько унеслась в «залу».
Саша чуть подождала, Ольга не появлялась.
— Я пошла! — крикнула Саша и уже взялась за ручку входной двери, как соседка проворно выскочила в коридор и сунула в руку спичечный коробок, сжала ладонь своей и подтолкнула в спину:
— Иди, потом посмотришь…
Саша кивнула, положила коробок в карман и, не заходя домой, поехала на вокзал, за билетом.
На костромском главпочтамте, как и на вокзале, не изменилось ничего. Все осталось таким же, каким запомнилось Саше с детства.
Огромные часы со строгими римскими цифрами, стрелки, застрявшие в эпохе советского застоя, словно современное пластиковое время застыло в благоговении перед тяжелыми высокими дверями с медными ручками. На столах под толстым стеклом располагались написанные красивым, чуть вычурным почерком с капризными завитушками образцы заполненных бланков почтовых отправлений, стояли чернильницы с привязанными к ним толстой суровой ниткой тяжелыми перьевыми ручками. Писать ими было страшно неудобно, на первом бланке Саша насажала клякс, второй прорвался под напором ручки, и лишь с третьей попытки удалось нацарапать текст: