Тамара не поняла, обрадовался ли ее муж тому, что услышал. Ей показалось, что он взволнован, но, может быть, только показалось, и то лишь на мгновение.
– Ты хочешь ребенка? – спросил он наконец.
– Конечно.
– Сейчас?
– Конечно, – повторила она почти с раздражением.
Что означают его вопросы? Ребенок уже есть, что здесь обсуждать?
– А ты – нет? – спросила она.
– Чего я хочу, в данной ситуации неважно, – ответил он.
– Почему?
Ничего она не понимала! Какие странные существа мужчины… Или только ее муж?
– Почему ты все это спрашиваешь? – уточнила Тамара.
– Ты хочешь писать свои статьи. Этого ты хочешь определенно. А ребенка – не знаю. Не понимаю. И настаивать… – Олег судорожно сглотнул; Тамара увидела, как дернулось его горло. – Не могу, – закончил он.
Наконец она поняла, что с ним происходит. Все так просто, так очевидно, и какая же она дура!
Тамара обошла кровать, присела на ее край рядом с мужем и, наклонившись над ним, быстро поцеловала его в нос.
– Я очень хочу от тебя ребенка, – то ли в нос ему, то ли в глаз шепнула она. – Ну как ты мог подумать?.. Ну конечно!.. Господи, ерунда какая!..
Она взволновалась почти до слез, слова ее звучали сбивчиво.
Олег положил ладони ей на плечи. Она замолчала и замерла.
– Пойди в газету обязательно, – сказал он. – Все у тебя отлично получится.
В эту же газету Тамара шла и сегодня, тридцать два года спустя. Даже здание осталось то же, на улице Правды, в огромном газетном комплексе.
Снаружи это здание казалось по-советски унылым, но внутри большинство редакций старались выглядеть современно и щегольски демонстрировали хай-тек во всем, что относилось к внешнему обустройству. С обустройством внутренним – с содержанием газет – дело в последнее время обстояло гораздо хуже, но об этом Тамара перестала думать. Какой смысл возмущаться тем, чего не можешь изменить? Только здоровье терять, ничего больше.
За то время, что она здесь работала, ее положение в газете стало таким, о котором многие мечтали, но которого мало кто достигал. И каждый из главных редакторов, часто сменявших друг друга за эти годы, и каждый из еще чаще друг друга сменявших заведующих отделом культуры, осмотревшись на новой должности и познакомившись с коллективом, понимал, что положение обозревателя Ивлевой лучше оставить незыблемым.
Может быть, если бы Тамара стремилась сделать административную карьеру, занять чье-то место, кого-то подсидеть, к ней относились бы иначе. Но она хотела только того, что у нее уже было: возможности писать так, как она сама считает нужным, и о том, что ей самой кажется существенным. Поскольку результатом такого способа работы становились материалы, которые привлекали всеобщее внимание – а с появлением электронной версии и статистики просмотров это стало совершенно очевидно, – никто не мешал Тамаре работать так, как она привыкла: высказывать любые суждения, ездить в любые командировки и тратить на присутствие в редакции один день в неделю.