Поглощенный своими расчетами, он не сразу понял, где оказался: берег выглядел обычно – заросли камыша, листья кувшинки, ряска. Ногу засосало по щиколотку, но, с чавканьем вынув сапог, он сделал еще несколько шагов в указанную компасом сторону. И вдруг почувствовал, что уже не может пошевелить ногой: сапог было жаль, они еще отлично могли ему послужить. Он попытался вытащить из цепкой хватки сначала одну, потом другую ногу, перебрасывая вес тела вправо – влево, но добился лишь того, что отвратительная жижа поднялась до бедер. Палку свою он бросил, еще когда бежал, уворачиваясь от пули с пограничной вышки. Опереться, как это советуют делать на трясине, ему оказалось не на что. Пытаясь унять разрастающуюся в животе панику, он оглядел поверхность окружающего болота и увидел слева за спиной большую ветку. Его затянуло уже по пояс, но, развернувшись и изогнув спину, он мог бы… Со стоном откинувшись назад, он силился добраться до черной ветки – мертвой, как и все, что его теперь окружало. Мертвой казалась ему теперь стоячая вода заколдованного озера, мертвыми – темные силуэты елей на другом берегу. Черная от грязи рука тщетно пыталась ухватить узловатый ствол – всего в сантиметре от кончиков пальцев. Но он только глубже опускался на дно, откуда, обдавая его запахом распада, с утробным чмоканьем поднимались на поверхность гиблые пузыри. И, уже понимая, что все бесполезно, он наконец замер.
Вскоре лишь голова виднелась среди камышей. Маленькая птичка, болотная камышовка, опустилась на лысеющую макушку, издала свой жалостливый «чек-чек» и, почувствовав неладное, быстро взлетела вверх, в сторону еще такого светлого ленинградского неба.
Поезд несся сквозь снег. Иногда мокрые хлопья залепляли стекло, но вскоре слетали, оставаясь где-то далеко позади. Тогда в широком экране окна мелькал частокол из березовых стволов, прерываясь, как рулон неровно сшитого полотна, на полустанки. Маша положила трубку и вновь удобно устроила голову на плече у Андрея.
– Какие новости в Санкт-Петербурге? – лениво поинтересовался тот.
– Сказочный конец, – вздохнула Маша. – Получается, что под всеми этими легендами о старухиных сокровищах имелась реальная основа. Муж Ксении Лазаревны, известный филателист, покупал в Германии ценные марки и отсылал жене. А чтобы они не привлекали внимания при перлюстрации, наклеивал их рядом с действующей маркой прямо на конверт. Часть марок Ксения Лазаревна распродала во время блокады и после войны. Но кое-что осталось. Вот что она, получается, имела в виду, оговаривая, что Ирина Аверинцева все за ней унаследует.