— Уж не спать ли вы здесь собрались? — спросила Маргарита Ивановна.
— Ну, и что?! — грубо ответил Чугунков.
— Так ведь холодно, — забеспокоилась Маргарита Ивановна.
— Водкой согреюсь, — успокоил её Чугунков и, набросив на себя одеяло, растянулся у костра.
«Переиграла», — поняла свою ошибку Маргарита Ивановна и решила её исправить.
— Чугунко-ов, — пропела она, — а хотите, и я расскажу про любовь?
Чугунков, притворившись, что спит, промолчал. Зная, что он не спит, Маргарита Ивановна стала рассказывать.
Так как и Маргарита Ивановна в своей жизни особой любви не видела, и она её стала выдумывать. Подружку свою, Ириску, недавно высланную из посёлка за проституцию, она представила без памяти влюблённой в мужа алкоголика. Когда этот муж, — а в рассказе он был не алкоголиком, — бросил её, она ушла в монастырь.
— В общем, допрыгалась, — закончила свой рассказ Маргарита Ивановна.
— Как допрыгалась?! — выскочил из-под одеяла Чугунков. — Она что?..
— Только по праздникам, — перебила его Маргарита Ивановна и весело рассмеялась.
— Маргарита Ивановна, — вскричал Чугунков, — а не устроить ли и нам праздник?!
— Отчего же, — согласилась Маргарита Ивановна.
Плоскогрудая и худая — хоть в гроб ложи — Катька, работавшая в геологоразведке уборщицей, попала под сокращение. Когда, возмущённая этим, она зашла к начальнику экспедиции, физиономия начальника экспедиции, похожая на раскалившийся чугунок, кроме негодования, ничего не выражала. Он только что поговорил с Москвой, и на его вопрос: чем выплачивать людям задержанную с прошлого года зарплату, — ему ответили, что Москва таких вопросов уже не принимает. Вышла Катька от начальника экспедиции с похожим на вымоченную репу лицом, а длинный нос её, залитый слезами, был красным.
Приложивший первую руку к сокращению Катьки завхоз, мужичонка по-заячьи узколобый и с вечно затравленным взглядом, увидев её, так растерялся, словно прихватила она его за нехорошим занятием.
— Ты, Катя, того… не падай духом, — пряча лицо в сторону, забормотал он. И тут же пообещал: — Как будет вакансия, я тебя вот сразу и устрою.
А вечером Катьку наущала битая на все случаи жизни хохлушка Ганна:
— Катарына, що тебе кажу: к поселковой голове ходы. Мабуть, помогнёт. А ни-то и горилки прихвать. Кажи, на последний грош купляла. Нехай вин ею подавиться.
«Поселковый голова», увидев на своём столе Катькину бутылку, весело расхохотался.
— Девонька, иди ты с ней в баню, — утирая нахлынувшие от смеха слёзы, выдавил он из себя. А успокоившись и подойдя к окну, вдруг кому-то зло пожелал: