К Колыме приговоренные (Пензин) - страница 51

— Заключённый? — задумалась баба. — Кажись, помню. Да, да, помню. В том году ещё баня у меня сгорела. — И подозрительно посмотрев на Проньку, спросила: — Да уж не ты ли это будешь тот заключённый? А?

Видимо, баба заключённых в своей жизни никогда не видела. Узнав, что Пронька и есть тот заключённый, что сбежал с речки, она уставилась на него, как на что-то упавшее с неба.

— Вот вы какие! — наконец выдавила она из себя.

Мальчика она вспомнила.

— Да это ж первый бандюга в посёлке! Что только не творит: и по огородам чужим лазит, и ножичком всех пугает, и девок, что ни есть, портит, — говорила она Проньке.

— Звать-то как? — перебил он её.

— А Пронькой подлеца звать, Пронькой, — ответила баба.

«Ишь ты! — удивился Пронька. — И сны бывают в руку».

Нашёл своего тёзку Пронька сидящим на крыльце большого дома с девкой. Он по-прежнему был курносым, а широкий лоб и маленькие, как у крота, глаза придавали ему жуликоватый вид. Крупно сложенная девка была с помятым лицом, казалось, она только что проснулась и теперь, глядя тупо в землю, приходит в себя.

— Тебе чего? — грубо встретил Проньку широколобый тёзка, когда он взялся было открывать к нему калитку.

Пронька растерялся.

— Да мне… — начал он и запнулся, потому что не знал, как это можно сразу, в двух словах объяснить, зачем он сюда пришёл.

— Ну! — уже с угрозой в голосе стал наступать на него широколобый.

— Да я… понимаешь… давно уж это было, помнишь… — путано начал объяснять Пронька широколобому, зачем он к нему пришёл.

Не дослушав его до конца, широколобый толкнул девку в бок и спросил её:

— Ты чё-нибудь поняла?

— Ничё, — сонно ответила девка.!

Тогда широколобый поднялся с крыльца, грязно выматерился и заорал:

— А ну, дядя, канай отсюда!

Пронька не уходил. Он всё стоял за калиткой и не знал, что делать.

— А вот мы на перышко его! — достал из кармана широколобый ножичек.

Конечно, Пронька ножичков не боялся, он и сам ими не раз помахивал, но и связываться с широколобым не хотел, и поэтому как стоял, так и остался стоять у калитки.

— Ах, так! — вскричал широколобый. — Нюрка, неси ружьё.

— Счас, — неохотно поднялась Нюрка с крыльца и ушла в дом.

Когда она вернулась с ружьём и широколобый стал его заряжать, Пронька понял: делать ему тут нечего. Сплюнув, он оставил калитку и чуть не бегом бросился по улице. Сзади его ещё долго раздавался смех. Широколобый заливался мелко, по-бабьи, а девка ухала, как в пустую бочку.

2

Вернулся Пронька в свою деревню и не знал, что в ней делать. Работы не было, никто его уже не помнил, а если кто и помнил, то боялся: кто знает, что у этого зэка на уме. Иной раз на него находила такая тоска, что хоть в петлю. Не помогала и водка. Когда выпивал, болела голова, хватало сердце и жить ещё больше не хотелось. «А ты женись», — посоветовал ему сосед и вечером привел бабу; У нее был, как у мужика, крупный нос, тяжелый зад и кривые, в разные стороны, толстые ноги. А когда Пронька заметил, что у этой бабы один глаз искусственный, подумал: «Ну, такую ещё и найти надо».