Морису пришлось приложить немало усилий, чтобы завоевать доверие кота.
Теперь они втроем жили в этом райском уголке.
Морису очень хотелось завести собаку, но он об этом пока даже и не заикался.
Мирославе, возможно, его идея и понравилась бы… Но как посмотрит на это Дон?..
Особняк Мирославы был трехэтажным, если третьим этажом можно считать светлую мансарду. За порядком в нем следила приходящая домработница Клавдия Ивановна Рукавишникова, которая жила недалеко в собственном доме. Частенько наводить чистоту ей помогала внучка Ксения.
Клавдия Ивановна боготворила свою работодательницу и с искренней любовью относилась к Морису. Дона она баловала, как и все остальные.
Родители Мориса были далеко. У Мирославы же их не было вовсе. Ее вырастили и воспитали бабушка с дедушкой, память о которых она бережно хранила в своем сердце.
Из близких родственников у Мирославы были две родные тетки – Виктория и Зая, вернее, Зоя и двоюродный брат, которого Морис еще не видел.
У тети Виктории был муж. У тети Зои муж погиб, как тогда говорили, при исполнении интернационального долга. Брат Мирославы, кажется, пошел по стопам отца, хотя, может быть, и не совсем так.
Морис знал, что после защиты диплома Мирослава какое-то время работала следователем. Однако она быстро отказалась от этой затеи по трем причинам, как сама объяснила Морису.
Во-первых, Мирослава не любила выполнять приказы, предпочитая жить собственным умом.
Во-вторых, женщине в мире мужчин трудно, а в России почти невозможно, дослужиться до генеральских звезд.
А в-третьих, ей не нравилось само слово – служить.
Морис ответил на ее признание шуткой: действительно, есть служебные собаки, но кто видел служебных котов?
Мирослава пренебрежительно фыркнула. Она и впрямь была котом, вернее кошкой, которая ходит сама по себе.
– Знаешь что, – парировала она лениво, – мужчины, по-моему, в большинстве своем похожи на… собак.
– Что вы имеете в виду? – внезапно смутился Морис.
– Они хорошо поддаются дрессировке.
– Что?! – Морис собрался возмутиться, но, заметив в глазах Мирославы веселые искорки, махнул рукой.
Мирослава расхохоталась, не в силах больше сдерживать рвавшийся наружу смех.
– Вы неисправимы, – притворно вздохнул Морис.
– Это плохо?
– Не знаю, – улыбнулся он и, став серьезным, добавил: – меня лично устраивает.
– Морис! Ты прелесть!
– Неужели?
– Честное благородное!
… За окном продолжал сыпаться снег, но солнцу удавалось временами пробиваться сквозь облака и тогда снежные хлопья превращались в лепестки кремово-розовые, сливочно-серебрянные, серебристо-голубые…