Однако бабушка их скоро напомнила.
Завариху мы ели целую неделю, потом мука кончилась. Однажды, когда я вернулся из школы, бабушка стала собираться.
— Пойду, — сказала она мне, — займу денег.
Я кивнул, бабушка вышла. Только я разложил тетрадки, как дверь снова хлопнула. Я подумал, что это кто — нибудь из соседей, но это была бабушка. «Забыла чего?» — подумал я про неё, но бабушка стояла в странной позе. Одну руку она держала над собой. Я пригляделся. Бабушка держала розовую тридцатку.
Не раздеваясь, она подошла к столу и села, не выпуская бумажку. Лицо её было бледным.
— Вот! — сказала бабушка. — Вышла, иду и думаю, куда идти? У всех занимали, все без денег сидят. Бог ты мой, думаю, хоть бы ты помог, что ли? А ветер на воле — то… Позёмка… Вдруг гляжу — шуршит бумажка, наклонилась, глядь — тридцатка!
Бабушка смотрела на меня восторженными глазами, будто я и есть бог, у которого она просила помощи.
— Значит, правда! — прошептала она. — Значит, он всё — таки есть! Видит всё…
Бабушка размотала шаль, скинула пальто и вдруг принялась молиться в угол. Икон там никогда не было — я знал, что молятся на иконы, — но бабушка молилась в угол. И часто — часто кланялась.
— Господи! — шептала бабушка. — Заступись за нашего кормильца, упаси его от смерти!
Я понял, о ком молилась бабушка, и тоже с надеждой посмотрел в угол.
Сердце опять захолонуло у меня. «Господи! — подумал я. — Пусть я буду голодать всю жизнь, пусть только ничего не случится с отцом!»
И снова израненный вагон и тот, на носилках, предстали передо мной.
— Бабушка! — попросил я. — Бабушка, хватит!
Бабушка послушалась меня, повесила шаль и пальто на место, но её слова всё — таки дошли до бога.
Вечером дверь хлопнула, и в комнату ворвалась мама. На ней не было лица.
— Вася! — плакала она. — Вася!
— Похоронка? — крикнула бабушка, хватая её за руку. — Говори скорей!
— Нет! — кричала мама и плакала. — Нет! Раненый. В госпитале! У нас!
— Сильно? — крикнула бабушка. — Говори!
— Нет, — плакала мама. — В руку, ранение тяжёлое, но не страшно.
Бабушка оттолкнула её и закричала:
— Так чего ты ревёшь, дура! — и вдруг заплакала сама, прижавшись к маминому плечу.
В госпиталь мы бежали — я впереди, мама с бабушкой немного отстав. Время от времени я останавливался, нетерпеливо ждал, когда расстояние между нами сократится, и с недоумением думал о боге.
Значит, он есть? Значит, он всё видит и в самом деле, если дал бабушке денег и спас отца?
«Зачем же тогда вся эта война?» — думал я и разглядывал облака, плывущие над головой: а вдруг облака разойдутся, и я увижу его?